Кавалеры - страница 21
― Четверка лошадей! ― вернулся он к моему вопросу. ― Ну конечно, четверка… Все это, братец, пыль в глаза! Могу сказать тебе, что все это ― иллюзия, декорация, которая хороша только при ярком освещении. Но ты еще зелен, земляк, честное слово, ты еще зелен, приятель! Эхе-хе, на рассвете ты увидишь, как исчезнут эти четверки. Скажу тебе прямо, ты еще полнейший ребенок. А пока что дай-ка еще одну спичку. Слышал ты что-нибудь о профессоре Хатвани, дружище?
― Ну еще бы!
― А знаешь ли, как однажды после пирушки развозили по домам его гостей: каждого в санях, запряженных четверкой лошадей с великолепными бубенцами. Однако наутро гости очутились у порога своего дома и притом в основательно-таки потертых штанах, ибо черт безжалостно волочил их за ноги по мостовой, если считать, что в Дебрецене улицы мощеные…
― Об этом я действительно читал.
― Ну вот видишь, такой черт есть и у нас, в Шароше, стоит только поглядеть на нас утром, когда рассветет. Что до меня, то я начну линять уже в соседней деревне, ты увидишь. Эй, Янош! ― окликнул он дремавшего на козлах слугу, ― далеко еще до Вандока?
― С добрых полчаса.
― Ты что, рехнулся? Село должно быть где-то здесь.
― Я, ваше благородие, хорошо знаю и свое село, и окрестности. Еще далеко до Вандока.
― А это что же тогда за село?
― Нет здесь никакого села.
Между тем неподалеку послышался собачий лай. По-видимому, лаяла не одна собака, а пять или шесть сразу, одни ближе, другие дальше.
Янош протер глаза.
― Провались я на этом месте, если здесь и впрямь не деревня. ― И он с удивлением стал вглядываться в предрассветный туман.
Богоци весело подтолкнул меня в бок
― Ловко же я одурачил его собачьим лаем, ― шепнул он мне. (Богоци был и в самом деле искусным чревовещателем.)
Водворилось молчание. Затем снова несколько раз тявкнула собака, совсем близко. Однако село так и не появлялось, что привело Яноша в еще большее изумление. Теперь он начал всерьез думать, что его искушает нечистая сила, и, стуча от страха зубами, ухватился за железные поручни сиденья.
Прошло немало времени, прежде чем мы добрались наконец до Вандока. Экипаж остановился перед большим домом с черепичной крышей и пятью окнами. Слуга Янош соскочил с козел, отпряг первых двух лошадей и, пожелав нам спокойной ночи, увел их в открывшиеся со скрипом ворота.
― Передай мое почтение и благодарность господину Вейсу! ― крикнул ему вслед Богоци и затем прибавил, обращаясь ко мне: ― Ну вот видишь, как я начинаю линять? Слуга и две лошади уже исчезли.
― Да-да, ― пробормотал я, сильно озадаченный, и поглядел вслед удалявшимся лошадям. ― А что это белеет с ними рядом?
― Так это же, братец мой, Янош в рубахе и широких холщовых штанах. Лакейское облачение он уже снял и оставил тут, ведь оно ― не его. Здесь, как видишь, все выглядит совсем иначе.
―Ах, вот как. Этот кафтан ― твой?
― Тоже нет, ― фыркнул Богоци, ― и он взят напрокат.
Теперь, когда он размяк и перестал следить за собой, его венгерская речь стала куда хуже; пока Богоци держал себя в руках, он почти не делал ошибок. Голова его упала на грудь ― сам он тоже был далеко не железным человеком. Его похрапывание свидетельствовало о том, что Богоци витает сейчас в каком-то ином, более счастливом мире; по бороде его текла слюна, на лоб упали спутанные космы волос. Только на ухабах он вновь возвращался из мира сновидений в Шарош, осматривался вокруг осовелым взглядом и потом опять закрывал глаза. А пара лошадей весело трусила дальше по знакомой дороге. Все чаще стали попадаться деревни; в Ортве я услышал чьи-то возгласы: очевидно, прощались со стариком Чапицким, но мне и в голову не пришло остановить экипаж. Светало. Все отчетливее из мрака выступали дорога, поля, над которыми то здесь, то там поднимались кукурузные стебли да головки мака, напоминавшие солдат, замерших «на караул».
Восток заалел. Свежий предутренний ветер зашумел листвой придорожных деревьев. Но вдруг белая пелена поплыла перед нашими глазами; это было хуже мрака. Сельские домики стали похожи на мух, попавших в молоко. Их окутал густой туман, который скрыл даже гору Шимонка. Не видно было и едущих за нами; я едва различал лишь нашего кучера, крупы лошадей да храпящего рядом со мной регистратора.