Кавалеры Виртути - страница 74
— Есть здесь кто живой? Петцельт! Отзовитесь!
Хуго Ландграф, радиорепортер:
«Мы едем через обезлюдевший Новый Порт, где почти все окна выбиты. Вид вымершего города на фоне красочных флагов, которые приказано вывесить, ужасен.
Прячась за домами, мы добираемся до вокзала, расположенного как раз напротив объекта налета бомбардировщиков, от которого его отделяет только портовый канал.
Грохот рвущихся бомб попросту страшен. Кажется, что Тор разбивает огромным молотом земную скорлупу, которая с треском лопается и хлещет изнутри пламенем. С гулом налетают машина за машиной, и бомбы, будто ударяя в гигантский бубен, которым является Вестерплятте, грохочут в течение почти двадцати минут».
Они только закурили, когда услышали шум приближающихся самолетов. Пользуясь полной тишиной, которая наступила после отбитой, второй за этот день, атаки немецкой пехоты, они пошли после обеда в свое старое спальное помещение на первом этаже бокового крыла казарм. С капралом Грабовским была вся его группа, весь расчет орудия, после потери которого он никак не мог прийти в себя. Он беспрестанно рассказывал с самого начала историю этого орудия, какие разрушения произвел каждый из двадцати восьми выпущенных снарядов, а потом с поникшей головой уже тихим голосом говорил, как огонь с линкора обрушился на их позицию, как тяжелые снаряды разрушали земляной вал, как перевернутое взрывной волной орудие с отбитыми колесами зарылось стволом в песок, а он, командир, был вынужден смотреть на все это и не мог ничего, буквально ничего сделать. В конце он еще добавлял, что, когда явился в казармы с рапортом о несчастье, майор Сухарский подошел к нему…
— И посмотрел на меня так, скажу я вам, так посмотрел…
Как посмотрел на него командир, узнать было невозможно, но это, видимо, был взгляд глубокого понимания и сочувствия, который дошел до истерзанного сердца артиллериста и немного успокоил его.
Отделение Грабовского по приказу коменданта оставалось в резерве. Все лежали на койках в своей комнате в казарме и курили, когда услышали гул приближающихся самолетов. Клыс быстро поднялся, наклонил голову набок и первым сказал то, о чем подумали все:
— Наши!
Все вскочили, подбежали к окнам. Наконец приходила подмога, приходила помощь, которую они ждали уже целый день. Правда, они думали, что она придет в виде батальонов пехоты, эскадронов кавалерии, которые под грохот орудий со знаменами ворвутся в город, объявятся вдруг на той стороне канала, в тылу врага, блеснут штыками и с громким криком ринутся на побережье. Они уже обсудили все это подробно, поспорили даже о том, в каком направлении лучше всего вести наступление, но в принципе все согласились с тем, что начнется оно на широких просторах пригородных лугов, ворвется острым клином на улицы и разольется широким веером, достигнет берега моря и разорвет окружающее Складницу кольцо штурмовых батальонов. Они жили этой надеждой уже двадцать четыре часа, с того времени, когда миновал назначенный приказом срок их обороны, и поэтому так внимательно прислушивались к каждому отголоску, который не принадлежал к хорошо знакомым им звукам — не был басовым гулом орудий линкора, грохотом гаубиц и минометов со стороны Бжезьно и Вислоуйсьце, тарахтеньем пулеметов из Нового Порта. И, услышав гул моторов, они почти не сомневались, что это летят польские самолеты. Наступление пехоты на Гданьск могло ведь где-то остановиться, могло наткнуться на сильное сопротивление врага, поэтому и были посланы бомбардировщики, которым предстояло уничтожить и корабль, и артиллерийские позиции противника, превратив в груду щебня те, над каналом, откуда немцы вели беспокоящий огонь. Радостно взволнованные, смотрели они на распластанные под ясным куполом неба серебряные кресты крыльев, махали руками и громко кричали, словно летчики могли услышать их.
Грохот первых бомб мгновенно отрезвил их.
— Укрыться! — крикнул Грабовский. — От окон!
По коридору кто-то бежал и кричал:
— Все вниз!
Бомбы падали уже близко, поэтому все бросились вниз; бежали через вестибюль, когда вдруг большие двери, выходящие во двор, вылетели с сухим треском вместе с рамой, и в прямоугольнике отверстия заплясал красный веер пламени. Осколки обдирали светлую штукатурку стен, барабанили по кирпичам. Рядовой Якубяк остановился, выпрямившись в этом грохоте и стуке, и начал медленно поворачиваться, будто хотел как следует разглядеть все вокруг. Вдруг он обмяк, осел и неподвижно застыл на полу. Спижарный и Жолник подскочили к нему, хотели тащить к ступенькам, но Грабовский взглянул на лицо канонира и сказал сдавленным, бесцветным голосом: