Кая. Полукровка - страница 34

Я впилась в гвардейца взглядом. Тот нахмурился и уставился в свои бумаги.

– Ладно, – буркнул он, глубоко вдохнув. – У тебя есть Разрешение ведьмы?

– Что?.. – Этот вопрос застал меня врасплох. Поморгала, пытаясь сообразить, о чём речь, и зрительный контакт прервался. С досады я прикусила нижнюю губу: знала по опыту, что восстановить доминирование будет сложно.

– Разрешение. Видишь ли, ведьма, в столице всё строго с вашим братом. Заниматься ведьмовством можно только тем, кто прошёл специальные курсы, потом проверку, подал заявку на внесение в список, имеет собственное помещение и заплатил налоги. Судя по твоей реакции, ты не дошла даже до первого пункта.

– Что?.. Но я... что?

Мысли неслись галопом, настолько быстро, что я не успевала их осознать. Что-то было неправильно, я точно знала, что ни в чём не виновата, и что одной фразой могу сказать ему об этом, но фраза почему-то не приходила на язык, смешиваясь с остальным ураганом мыслей.

– Кроме того, на тебя доложили, что ты используешь запрещённые приёмы, связанные с запугиванием, упоминанием, кхм, демонов и внушением возможности оказаться под властью этих самых... демонов.

– Простите, – я поморщилась, – вы-то сами поняли, что сказали?

Гвардеец снова молча уставился на меня. Не медля ни мгновения, я попыталась вонзиться в его глаза, но на этот раз было сложнее, словно луч света не мог пробиться сквозь мутное стекло его хрусталика. Серого, размытого и оттого неестественного хрусталика.

– Таким образом, – продолжил он, игнорируя мой комментарий, – ты будешь подвергнута наказанию в виде лишения свободы на лунный месяц с последующей выплатой пяти тысяч золотом в пользу короны. Кроме того, тебе будет официально предъявлен запрет на ведьмовское ремесло, придётся обучиться чему-то более... полезному.

Я помотала головой и широко раскрыла глаза, пытаясь понять, что он несёт. Какое наказание? За что? Какие ещё запрещённые приёмы? Почему я-то вообще виновата?!

– Постойте! – я дёрнулась вперёд, так что табурет подо мной качнулся. – Но как же те уроды, которые вас привели? Вы хоть понимаете, что это они преступники, а не я?! Они же собирались изнасиловать девушку! И что, им это сойдёт с рук, что ли?

– Это уже не твоё дело, мой коллега опрашивает свидетеля.

– А я? Я – свидетель!

– Нет. Преступник свидетелем быть не может.

– Да какой преступник?! – я уже перешла на крик. О доминировании можно было забыть: сильный – значит, спокойный, мои последние крохи покоя испарились уже две минуты назад. – Что я вам сделала?!

Гвардеец встал, медленно обошёл стол и остановился возле меня. Я села под давлением его взгляда, которым он приковал меня к табурету. Кажется, не меня одну бабуля учила этому методу...

– А ты, – процедил он сквозь зубы, – ведьма. И виновна уже только поэтому.

Потом он поднял голову и, повернувшись в сторону двери, крикнул неожиданно властным голосом:

– Мот! Поди сюда, забирай пленного! – Дверь открылась и внутрь, пригнувшись, зашёл очень высокий мужик с почти начисто бритой головой. – Под замок на лунный месяц. И подальше. В последнюю камеру. Нашу любимую.

Здоровяк взглянул на меня с нескрываемым сочувствием, вздохнул и кивнул.

– Прошу вас, – сказал он, подхватывая меня под руку и помогая встать на ноги. – Пройдёмте со мной.

– Нечего с ней любезничать! – рявкнул гвардеец нам вслед, но дверь уже закрывалась за нашими спинами.

Мы шли по узким коридорам, ступенями уходящим под землю. Стало холодно и сыро, и в этот момент я порадовалась, что накинула ведьмовской плащ, прежде чем пошла спасать несчастную девушку. Конечно, предполагалось, что в итоге придётся спасать меня, но не из лап правосудия же.

– Вы простите, – раздалось у меня над ухом, когда мы уже шли подземными переходами, – я человек подневольный, мне приказали, я выполняю... Моя бы воля, давно бы вас отпустил. Слышал, что у вас там за допрос был... не допрос, а чёрте что. Кто ж так делает, раз нет главного, так и допрос откладывать надо, или другого свидетельствующего гвардейца приглашать, иначе наказание нельзя назначать. И вообще, просто предъявил обвинение, даже разбираться не стал. Ни тебе свидетелей, ни второго гвардейца...