Кайноzой - страница 8

стр.

Так что формально четыре кваzи, собравшиеся вокруг меня с Найдом, должностными лицами не являлись. Несмотря на одинаковую одежду – небесно-голубые кители, оранжевые брюки и пронзительно-жёлтые береты, несмотря на увесистые резиновые дубинки на поясах и ту характерную «полицейскую» манеру общаться, которая остаётся у нашего брата даже после смерти.

– А я ещё раз повторяю, – сказал я. – На основании чего вы меня задерживаете? Если вы сотрудники органов охраны порядка – предъявите ваши документы.

– Ещё раз объясняю, гражданин, – сказал старший из кваzи (погон у них не было, но все они почему-то носили на груди значки в виде маленьких красных звёздочек; так вот: у троих было по одной звёздочке, а у старшего – три). – На территории кваzи нет органов охраны порядка, поскольку нет и нарушения. Мы обычные жители Санкт-Петербурга, любящие порядок. И мы вас не задерживаем. Мы просим добровольно пройти с нами, чтобы в неформальной обстановке в районном отделении клуба любителей порядка побеседовать на разные темы.

Я вздохнул. Нелепая раскраска формы (которой, конечно же, тоже не было – ну просто случайно оделись «обычные жители» одинаково) вызывала ощущение, что я попал в старую детскую книжку – и спорю сейчас с её вежливыми персонажами.

– Извините, – спросил я. – Ваша фамилия не Свистулькин?

Кваzи выглядел молодо и, возможно, книжку про Незнайку в Солнечном городе не читал.

– Нет, – сказал он. – Фамилия моя Пеночкин, Пётр Пеночкин. А какое это имеет значение?

Я вздохнул. Над вокзалом, как и положено во время прибытия поезда, звучал гимн Санкт-Петербурга:

Несокрушим – ты смог в года лихие
Преодолеть все бури и ветра!
С морской душой,
Бессмертен, как Россия,
Плыви, фрегат, под парусом Петра![1]

Найд подёргал меня за рукав. Я положил руку ему на плечо, бросил:

– Подожди, сейчас… Обычный житель Санкт-Петербурга Пётр Пеночкин, скажите, а если я откажусь пройти с вами?

– Полагаю, нам придётся быть очень убедительными, – сказал Пеночкин. С некоторым даже воодушевлением сказал, с обещанием.

– Со мной ребёнок, – сказал я.

– Ребёнка мы доставим в детский клуб временного содержания, – сообщил Пеночкин. – Не беспокойтесь.

– Папа! – требовательно сказал Найд.

Я достал из внутреннего кармана куртки удостоверение, протянул его Пеночкину. Тот даже смотреть не стал.

– Мы знаем, кто вы, капитан Денис Симонов.

– И это ничего не меняет? – спросил я.

– Усугубляет, – спокойно ответил Пеночкин.

– Отец! – совсем уж резко произнёс Найд.

Я посмотрел на него. Найд мотнул головой, взглядом указывая в сторону.

Повернувшись, я увидел Михаила Бедренца.

Старый кваzи, похоже, стоял рядом уже некоторое время.

Был он, как всегда, в старомодном мятом костюме, в шляпе, при галстуке. Поверх пиджака Бедренец набросил чёрный шерстяной плащ строгого, напоминающего военный, кроя. А может быть, военный, точнее, военно-морской вид плащу придавала бескозырная ленточка, чёрная с золотым якорьком, которую Бедренец скрутил восьмёркой и приколол к лацкану?

– С морской душой, бессмертен… – негромко сказал я.

Бедренец покосился на ленточку. Потом уставился на гражданина Пеночкина. Тот некоторое время стоял спокойно, глядя на Бедренца, потом заёрзал, затоптался, будто ему резко захотелось в туалет.

Бедренец продолжал смотреть на него.

– Я это считаю неправильным, – сказал Пеночкин, опуская глаза.

– Идите, Петя, – мягко сказал Михаил.

Пеночкин и его товарищи молча отошли в сторону.

– Что я пропустил? – спросил я. – Вы теперь телепаты?

– Телепатия антинаучна, – сказал Бедренец строго.

– А живые покойники – очень даже научны, – кивнул я.

Михаил помедлил и протянул мне руку.

Я глубоко вздохнул.

Полгода назад при последней встрече мы стояли с ним у Мкада, у наглухо закрытых ворот на Рублёвку, и собирались друг друга убивать. Ну, точнее он собирался меня убить, а я его – упокоить. Если бы не прибежал Найд…

Я протянул руку и пожал горячую ладонь мёртвого полицейского.

– Не держи зла, – сказал Михаил. Опустил руку в карман, достал и протянул мне свёрнутую восьмёркой чёрную ленту. – Приколи, сегодня весь город их наденет. В память о погибших курсантах.