Казахские легенды - страница 6

В давние времена, говорят, сорока и кукушка жили в одном лесу. Гнезд у них не было, и они укрывались под ветвями деревьев. Каждый день, проснувшись рано, кукушка кричала: «Гнездо нужно», «Гнездо нужно», не давала покоя соседям. Однажды сорока говорит соседке: «Давай вместе построим прочные гнезда. Сначала тебе сделаем, потом мне». Кукушка не соглашается: «Нет у меня ни сил, ни инструмента, чтобы построить гнездо. Я все долдоню „нужно, нужно“: все птицы — мои родственники, может, они соберутся и сообща построят мне гнездо».

Сорока не стала ждать помощи от кукушки и принялась строить гнездо. Она оплела стены молодыми ветками и сделала прочные стены. Прочно обвязала их травой, корнями растений. Изнутри и снаружи обмазала глиной. Сплела из маленьких веточек небольшую дверь. Дно гнезда устлала постелью из пуха. А кукушка все долдонила-долдонила «нужно, нужно», охрипла, и язык у нее стал заплетаться. Потом она уже не могла произносить «р» в «керек» («нужно»), и у нее получалось «келек, келек». Поэтому люди в насмешку стали называть ее «келек». И до сих пор нет у кукушки ни своего гнезда, ни своей семьи.

Яйца она несет в любые гнезда, которые ей попадутся, а другие птицы высиживают их и выводят птенцов. Растут птенцы сиротами.

В древности, говорят, один орел садился отдыхать на облако, а на ночь устраивался на луне. Встретился в небе со степным орлом сизый кречет и спросил: «Как только вы не устаете?» Орел ответил: «Как же мне не уставать? Без устали маша крыльями, достиг я горных вершин. Стремясь изо всех сил, нашел себе место и на луне. А все из-за того, что я раньше боялся, что, если все время буду только летать в небе, крылья мои устанут, а если опущусь на землю, меня поймает Жалайыр Шор». Так вот этот Жалайыр Шор, говорят, знал язык птиц, что летают в небе. Этот Жалайыр Шор, говорят, был предком последующих охотников с ловчими птицами.

Птица, которая называется Шынырау, была Симургом. Говорят, что птица Симург пятнадцать лет гнездилась на вершине одного байтерека[6]. За все пятнадцать лет она не смогла вывести ни одного птенца. Она и сама не знала, что это за напасть, какая таинственная сила забирает яйца из гнезда. Отправилась она в дальний путь, в далекую дорогу и теперь возвращается (должно быть, на шестнадцатый год), тоскует по птенцам, боится, что они исчезнут. То широко взмахнет крыльями, то помахивает, то торопится вперед; она несет добычу — несколько туш; из глаз ее капают слезы и превращаются то в дождь, то в снег — этот плач, свист от взмахов крыльев, ветер, который они поднимают, и передал, говорят, в своем кюе Ихлас.

А птенцов, оказывается, все пятнадцать лет поедал айдахар[7]. Птица Шынырау возвращается из дальнего полета, чует запах айдахара, летит быстрее — то низко полетит, то высоко в небо взлетает, машет крылами, из глаз слезы льются. Возвращается она, плачет и думает: «Ойпырым-ай, успеет съесть или не успеет, нос мой чует запах айдахара»; это, говорят, и передал Ихлас в своем кюе.

Когда я был маленьким мальчиком, как-то в холодный осенний день, когда люди находились на кузеке в местности Сирге неподалеку от кыстау, в наш аул приехали Орманбет-улы Нарманбет и Тасболат-улы Жуасбай, два акына и шешена[9], известных в двадцати двух волостях Каркаралинского уезда. Наш отец очень ласково принял этих людей, велел зарезать барана и радушно угостил их.

Оба гостя ночью сидели и рассказывали разные истории; разговор зашел о птицах. Вначале о ловчих птицах: разбирали, откуда произошли беркуты, ястребы-тетеревятники, кречеты, балабаны, ястребы-перепелятники, потом заговорили о кумае, и Накен сказал Жуасекену: «Кумай рождается от птицы. Он рождается от серо-пестрых гусей, которые весной возвращаются в Арку и устраивают гнезда возле каждого родника. Из одного из яиц такого серо-пестрого гуся и получается кумай». А Жуасеке сказал: «Теперь вы мне скажите, сколько птенцов родится от томаша-торгая». И когда Наке ответил: «От томаша-торгая рождается девять птенцов, один из них рождается соловьем», сказал: «Верно говорите, я тоже слышал, что это так».