Казанова. Последняя любовь - страница 8

Ушла в прошлое великая республика. Навсегда угас светоч тысячелетнего праздника. Не обладая политическим складом ума, он лучше, чем кто-либо, знал дух своего города, похожего на него самого. С час пребывал он в крайне подавленном состоянии, убитый тем, что век заканчивается варварством и повторяется бесславный конец Афин и Рима.

Затем встал и отправился к г-же де Фонколомб, рассчитывая застать ее одну и излить ей душу.

В ее покоях был аббат, они пили шоколад. Появился шевалье, растерянный, с выбившимися из-под парика прядями волос, бледный, с печатью боли и возмущения на лице, чем немало удивил ее.

— Вам нездоровится?

— Я нынче в трауре по своей родине, сударыня. Прошу вас, выслушайте вот это, — и по памяти пересказал письмо, которое сжимал в руке.

При первых же его словах пожилая дама побледнела.

— Увы! — выдохнула она, — конец великому городу.

— Миру конец, сударыня. Нашему с вами миру.

Она поднесла руку к глазам, пытаясь скрыть слезы.

Не смея напрямую обратиться к воплощенной в ней аллегории отчаяния, аббат Дюбуа повернул тревожное лицо к Казанове, взглядом вопрошая его. Тот стал пояснять:

— Французские войска вступили в Венецию. Богарнэ[10] была в обозе своего генерала и задала бал во дворце Пизани. Весь город и даже патриции[11] явились на эту якобинскую вакханалию, и я уже не удивлюсь, если вскоре в соборах будут праздновать культ так называемого Разума.

— Бог мой, — прошептал священник, — Господь распят во второй раз.

— Мы уже давно живем лишь воспоминаниями, — вздохнула г-жа де Фонколомб. — Изгнанная из своей страны, я странствую по дорогам в поисках мира, от которого остались одни руины, ибо мир этот состарился вместе с нами, а мы сегодняшние — тени, и только.

Между тем в покоях г-жи де Фонколомб появилась Полина. Кружевной пеньюар был накинут на батистовую сорочку[12], все ее прелести были выставлены напоказ, но Казанова даже не поднял глаз на алебастровые плечи и грудь.

— Ликуйте! — бросила ей ее госпожа. — Ваши дорогие голодранцы — санкюлоты завладели Венецией, где устроили карнавал на свой лад. Бал правит любовница их генерала, и на бал тот дамы из высшего света являются в чем мать родила!

Это было сказано с таким гневным видом, из глаз сыпались такие искры, что Полина застыла на месте, не зная, что делать: оставаться или уходить. Казанова и тот был потрясен.

Во все утро больше ни словом не обмолвились о непоправимом, и Демаре не посмела открыто радоваться случившемуся, поскольку у нее было сердце, и она почувствовала, какую боль испытывает ее госпожа и даже этот Казанова, который, будучи удрученным, больше не казался ей ни нелепым, ни никчемным.

После обеда слуга доложил о визите капитана де Дроги: этот итальянец родом из Пармы командовал эскадроном кавалерийского полка Вальдек, расположившегося постоем в деревне. Он регулярно навещал Казанову, любившего поболтать с ним на родном языке. На сей раз он пришел прощаться: было получено предписание выступить в Вену с целью защитить город от возможного нападения французов.

Капитан уже знал о постигшем Венецию несчастье: голытьба через Пьемонт и Милан вышла к Адриатике. Фландрия и большая часть Германии также были в их руках. Ничто, казалось, не могло их остановить.

Добрый час перечислял де Дроги подвиги революционной армии, рассуждая о них с военной точки зрения, то есть давая оценку тактике ведения боя генералами, восхищаясь отвагой, выносливостью и дисциплиной солдат. Казанова и его гостья слушали его с неподдельным ужасом. Полина же, напротив, упивалась его рассказом, и вскоре капитан говорил уже только с ней, чувствуя, как горячо она ему внимала.

Де Дроги был мужчиной лет сорока, статным, высоким, авантажным со всех точек зрения. Весь пыл, который Полина предназначала солдатам революционной Франции, он само собой принял на свой счет и был немало удивлен, услышав из ее уст пожелание тем победы над армией тиранов, которая включала в себя и полк Вальдек, и эскадрон, бывший под его началом.

Задетый за живое, де Дроги прямо попросил барышню объяснить ему, что значит «свобода», которая только и делает, что заполняет тюрьмы невинными и ведет на эшафот лучших людей нации, и что значит «братство», на целых пять лет ввергшее Европу в братоубийственную войну. На что Полина отвечала, что свобода не может входить в сделку с врагами, что вся Европа объединилась против революции и что одни тираны ответственны за несчастья разных народов.