Казна Херсонесского кургана - страница 22

— Чего это он там делает? — в недоумении спросил Верховцев.

— Не видишь? Они утоляют-с жажду, а заодно и харю полощут, — брезгливо пояснил Джексон.

Наконец Бельмондо отвалил от бачка, зацепив на ходу слегка подпитую раздатчицу, и вытер мокрую физиономию об ее некогда белоснежный халат. Почесал за ухом и заметно огорчился — закуси там не было — сельдерей, видимо, потонул в напитке. Тут его взгляд уперся в разбитый телефон, и в глазах окосевшего любителя свежей зелени отразились радость и просветление. Он поднял трубку и, подолгу целясь пальцем в цифры на диске, стал набирать номер. Чего-то там набрал.

— Борь, ты?! Бери мотор и в «Германию»!.. Я плачу… Да?! Ну, хрен с тобой!..

Кулаком на рычаг, и все по новой:

— Миш, ты?! Не узнал?! Сеня… Бери тачку и в «Германию»!.. Я плачу!.. Какой ты тупой: в «Германию» я сказал — в «Росток», значит! Не можешь?! Твои проблемы… Ну, хрен с тобой!.. (Удар по рычагу) Валька, ты, лярва?! Бери мотор и шуруй… Как это туфли потеряла, где?! Нажратая была!.. Я знаю… Ну, хрен с тобой!..

Бельмондо бросил трубку, забрал свой стакан и поперся в зал.

— Вернемся к разговору, — сказал Джексон, провожая взглядом кабацкого террориста. — Второе правило таково: никогда в ресторанах не заказывай напитка, в каждом из них найдется свой Бельмондо, который вымоет в нем свое мурло да еще харкнет. Всегда бери питье только в бутылках: лимонад, минералку, ну, и так далее…

Друзья опрокинули еще по рюмке и немного закусили.

— А знаешь, Жень, хорошо! — сказал Верховцев, разок обернувшись вокруг оси на стуле. — Когда в державе кризис, вокруг бардак и безнадега, такие дружеские посиделки, как бальзам на душу.

— Не спорю. Все наше нынешнее бытие — ни больше ни меньше — сумасшедший дом, а в сумасшедшей обстановке оставаться нормальным человеком оч-чень нелегко. Вот и ищет каждый отдушину, какую может, любую, лишь бы не свихнуться.

— А как ты думаешь: чем все это кончится?

— А никак я не думаю, — небрежно бросил Джексон. — Я не пророк и не астролог — прогнозами не занимаюсь и высокими материями голову стараюсь не забивать. Не то время, сейчас о самом простом мозговать надо — как выжить, как во всем этом дерьме не захлебнуться. Держава швырнула нас всех за борт, как шавок, — и плюхайтесь, барахтайтесь, кто как может. Кто выплывет, тот выплывет, а кто нет — изволь на дно, акулы сгрызут — им тоже чой-то жрать надо.

— Да, круто… — задумчиво произнес Верховцев.

— Круто, — согласно кивнул Джексон, — а что поделать — ведь с державой тоже сыграли злую шутку.

— Кто? — подался вперед Верховцев.

— Как тебе сказать… — Джексон сделал неопределенный жест руками. — История… Россия всегда дразнила остальных своими масштабами, мощью, а когда с кем-то не могут справиться физически, то подбрасывают идейку, можно сказать, гениальную, жутко похожую на святую правду. Ее вроде и претворить просто, а сделал — и вечный кайф тебе и твоим детям. Возьми идею построения коммунизма в отдельно взятой стране: как красиво все было на бумаге, а что вышло? А вышло, что мы имеем: полный развал всего и вся и вечная гражданская война. А в гражданские войны всегда гибнут лучшие с обеих сторон, а дерьмо, быдло по их трупам приходит к власти. Так и с нами случилось: заманчивая сказочка о райской жизни на поверку обернулась кровавой утопией. Но то, что случилось с Россией, это, так сказать, чепэ местного масштаба, бывают вещи и поглобальней…

— Что ты имеешь в виду?

— Не надо меня заводить, — предупредил Джексон, — а то я буду говорить долго и нудно.

— А-а, говори, — махнул Верховцев, — в кои веки встретились… Мне интересно.

— Тогда слушай. Аферой мирового масштаба мне видится возникновение христианства и превращение его в официальную идеологию мира.

— Ну и что в этом криминального? — не удержался Верховцев.

— Не перебивай, — недовольно поморщился Джексон. — Так вот, как известно, христианство зародилось в иудаизме, точнее, было отрыгнуто из него. А тебе не кажется странным, что новый завет Христа, основным постулатом которого является всеобщее равенство и братство всех людей и народов, базируется на ветхом завете, торе, главной идеей которого является богоизбранность, исключительность народа Израиля. Лично меня это настораживает. Тут мы и подходим к сути, которая нас интересует. Христианство осуждает и считает большим грехом ростовщичество, то есть дачу денег в долг под проценты. Есть такая библейская притча, когда Христос изгнал менял из храма. Ишь, как благородно! И настоящему христианину не позволялось этим заниматься, равно, как и красть. Ох, как заботился господь о нравственности христиан. Помнишь, какую брезгливость вызвала у нас старуха-процентщица Достоевского?