Казна Херсонесского кургана - страница 60

— Мой царь, не изволь гневаться, важное известие. В порт прибыл корабль из Херсонеса, на том корабле полководец Диофант…

Митридат прижал руку к сердцу и поднял вверх глаза:

— Слава небесным силам, Диофант жив. Слышишь, Ксант, с ним ничего не случилось, значит, звезды от меня пока еще не отвернулись… Но промедление недопустимо, повелеваю ровно в полдень собрать военный совет!

— Все… не могу… руки отваливаются, — устало пробурчал себе под нос Аркаша и, сделав заключительный удар в неподатливый грунт, отложил лом в сторону.

Затем он вылез из ямы, которая была ему уже по грудь, и окликнул Мироныча и Боба:

— Эй, кроты, выползайте из своих нор, давно перекурить пора.

Уговаривать напарничков долго не пришлось, оба кладоискателя тут же покинули свои окопы и, отряхнувшись от пыли, уселись рядом.

— Ох, надоела мне эта железяка ху..а, не знаю, что б с ней сделал, — пожаловался Аркаша, раздавая сигареты.

— А что тут поделаешь, — тяжело вздохнул Боб, вытирая со лба обильный пот, — лом он и есть лом, против него аргументы искать, что на Луну лаять.

— Вот, вы мне скажите, что мы здесь делаем? — Аркаша выпустил из ноздрей облачко дыма и обвел взглядом приятелей. — Ответьте, что мы здесь забыли? Третий день, как каторжные, землю колупаем, а толку…

— Если б землю, — сказал Мироныч, — тут же гранит настоящий, не пробить, искры летят.

— Вот именно, — подхватил Боб и, показав ладони с рядом кровавых мозолей, уныло добавил:

— Ну, много я еще наработаю, если так пойдет…

— Если б это была работа, а то так — артель напрасный труд, — все больше заводился Аркаша. — Кто вам сказал, что здесь что-то есть и что это вообще курган? Может, рыть совсем не тут надо…

— Джексон рассчитал, что тут, — неуверенно заявил Боб.

Аркаша ехидно захохотал:

— Джексон рассчитал… А я рассчитал, что если здесь долбить и долбить, то в конце концов в Америке вылупишься. Где-то в районе Сан-Франциско. Джексон — не гарант, он сегодня сказал так, завтра передумает — другое место укажет и иди жалуйся, кому хочешь. Ему-то что, он же сам не вкалывает — дал цэу и умотал по своим делам. Ему пофиг — а ты тут хоть умри. Я думаю так: если ты такой умный — докажи живым примером, возьми кайло и лопату и покажи неучам, как надо клады откапывать. А то у нас, как у Ильфа и Петрова про гири: «Пилите, пилите, Шура, они золотые…» Ну мы, придурки, и пилим, вернее долбим. Знаете, как нашу профессию нормальные люди бы обозвали?

— Ну?

— Долбо.б! И хотя такого ремесла в природе вроде бы не существует, оно имеет отношение к любой работе, когда работу эту без головы делают. Сколько мы уже ям нарыли, штук двадцать, а нашли что: пару ржавых гвоздей, гильзы с войны, кости какой-то бездомной собаки и еще муру всякую, так?

— Так, — подтвердил Боб. — А что ты предлагаешь?

— А то. Пора с этой херней кончать. Тут ведь до нового потопа можно промучиться, а я не собираюсь за чужую блажь костьми ложиться, а потом же и в дураках остаться. Хватит, опыт с юных лет имею. Однажды вляпался в историю — на всю жизнь урок.

Аркаша замолчал, ушел в себя. Взгляд его стал отрешенным, легкая усмешка коснулась кончиков губ при воспоминании о чем-то далеком и, вероятно, смешном.

— Расскажи, Аркаша, что за история, — попросил Боб.

— Да, расскажи, — поддержал его Мироныч.

Языком молоть — не бицепсами ворочать и, учитывая это обстоятельство, Аркаша шустро сообразил, что такое времяпровождение — не худший способ отлынивания от неблагодарной и тяжкой работы. Убивать, время, растянувшись на солнышке, как-никак предпочтительней, чем, скорчившись в три погибели, торчать в растреклятой яме. Да и Боба с Миронычем надо поскорей против пустой Джексоновской затеи поднастроить, здесь, в Крыму, и других дел, поинтересней, найти можно…

— Ну, слушайте, — не заставляя себя просить, дважды, начал он. — Дело это было в начале лета. Я тогда как раз только дембельнулся. Ну, предки отломили мне малехо деньжат, подъемные, так сказать, и укатили в Юрмалу, в санаторий, здоровье поправлять. Стал и я потихоньку от прелестей воинской службы отходить: на море езжу, загораю, купаюсь, с девочками в волейбольчик перекидываюсь, в общем, как белому человеку полагается. — Аркаша поудобней пристроился на куче прогретой солнцем земли и продолжал: — И вот выхожу я как-то поутру из дому, погода отличная, тепло, но не жарко и ветерок такой бархатный, так и ласкает, а навстречу Джексон: «Послушай, Аркаша, ты мне друг или нет?» Ну, друг, говорю, а что? «Если друг, дай на вечерок ключи от квартиры, твои ведь, я слышал, уехали». Ну, я замялся, ключи-то давать неохота, убирай потом за ними. Знаешь, отвечаю, не получается с ключом, еду на море, приеду поздненько, захочу отдохнуть, вдруг на пляже кого подцеплю, не один и приеду, а там ты… сам понимаешь. А Джексон мне: «Да ты не волнуйся, во сколько думаешь вернуться?» «Часам к десяти, одиннадцати». «Прекрасно, — говорит он. — Придешь к десяти, в квартире чистота и порядок, никого нет, а ключи под ковриком, за полчаса ничего не случится». И я, дурак, дал. — Аркаша сделал паузу, сплюнул. — Ну, вот. Прихожу домой в пол-одиннадцатого, слава богу один, шасть под коврик, а там хрен ночевал. Дергаю дверь, а она не заперта вовсе, у меня аж внутри все похолодело, ну, думаю, уже и мебель вынесли. Влетаю в квартиру, а там, глаза б мои не видели… У нас три дивана, так вот на каждом по девице с парнем, на самом большом Джексон с какой-то блондой, все вусмерть, никто даже не пошевелился! Интерьер как на парижских баррикадах: бутылки, окурки, ошметки жратвы, грязь… Ну, я по старой привычке ору: «Рота, подъем!» Эффект нулевой. Трясу Джексона, тот еле глаза разлепил. «Все, — говорю, — я сейчас иду принимать ванну, а ты за это время собирай мафию и с песнями помаленьку проваливайте. Убирать ничего не надо, все уберу сам, только поживее слиняйте». Джексон: «Угу», и снова брык в откат. Ладно, думаю, пока приму ванну, а он за это время прочухается. Наливаю себе водичку, пеночку пышную развел, разделся. Вдруг, что такое, слышу во входной двери с той стороны ключом кто-то звякает-брякает, а открыть не может. Я когда вошел, то ключ заприметил, он в двери торчал изнутри, я им дверь закрыл и в скважине оставил, потому-то оттуда, снаружи, открыть и не могли. Тут меня жуткая догадка пронзила. Влетаю в комнату и давай трясти Джексона: «Вставай, обормот, кажется, мои вернулись!» Джексон подскочил как ошпаренный, вмиг протрезвел, видать не очень хотелось с моими предками встречаться. Пинками подняли остальных гвардейцев. Как говорится, не долги были сборы: ребятки похватали одежду и с лоджии поскакали, как кузнечики, благо первый этаж, я только туфли за ними вслед покидал. И тут… сезам, двери открываются и заходят мать с батей, здрассте, приехали полночным визитом сыночка обрадовать. Ну, а теперь представьте картину: я в одних трусах стою посередине комнаты, а на трех диванах по девице, причем пьяные в стельку, сладенько так посапывают. Маманя глянула на них полуголых, на меня, только ручки развела, охнула и хрюсь на диван без чувств. Батя загоношился, на кухню за водой побежал, маманю отпаивать. Маманя хлебнет водицы, глядь на девицу и опять хлобысь! Батя видит, что это дело долгое, принялся девиц выпроваживать, а я, значит, ему помогать. Стаскиваем с дивана, напяливаем платье, отец вручает билетик на автобус и за дверь. Потом следующую… Те, наверное, так ничего и не поняли. Ну, сплавили с горем пополам, заходим в комнату, на диване сидит мать и причитает: «Боже мой, до чего мы дожили, чтоб в наше время три девушки пришли к одному парню…» Батя, не дожидаясь конца цитаты, набычился на меня, зовет на кухню на мужской разговор. Притащились туда, он сел, я стою напротив, как нашкодивший школяр. «Что, — говорит, — я хочу тебе сказать. Знаешь, по большому счету, как мужчина мужчину, я тебя где-то понимаю, сам молодым был, но даже в твои годы на троих у меня здоровья не хватало».