Кентавр в саду - страница 8

Это не болезнь, говорит врач, пряча тетрадку. Тогда что же это? — упорствует отец. — Это не болезнь, повторяет врач. — Так что же делать? — спрашивает срывающимся голосом отец.

— Делать, к сожалению, нечего, — отвечает доктор Оливейра, поднимаясь со стула. — Для таких случаев лечения не изобрели.

— Нет лечения? — отец ничего не понимает. — Нет никаких лекарств?

— Нет, лекарств нет.

— И операцию нельзя? — все с большей тревогой допытывается отец.

— И операцию.

Отец, помолчав, начинает снова:

— А может, если отвезти его в Аргентину…

Доктор Оливейра кладет руку на плечо отца.

— Нет, Тартаковский. Не думаю, что в Аргентине знают, как это лечить. И вообще, скорее всего, ни один врач на свете не сталкивался ни с чем подобным, не видел такого… странного существа.

Он смотрит на кентавренка, который возится в своем ящике, и понижает голос:

— Скажу откровенно, Тартаковский, одно из двух: надо либо дать ему умереть, либо принять таким, каков он есть. Выбор за тобой.

— Я уже сделал выбор, доктор, — бормочет отец. — Вы же знаете, что я его уже сделал.

— Восхищен твоим мужеством, Тартаковский. И готов к услугам. Многого обещать не могу, но… можешь на меня рассчитывать.

Он берет свой чемоданчик. Сколько с меня, доктор, спрашивает отец. Врач улыбается: ты о чем?

Идет к дверям. Но тут ему приходит в голову одна мысль, и он поспешно возвращается.

— Тартаковский… Ты не против, если я сфотографирую твоего сына?

— Для чего? — отец удивлен и полон недоверия. — Для газеты?

— Нет, конечно, — улыбается врач. — Для медицинского журнала. Я хочу написать об этом статью.

— Статью?

— Да. Когда врач сталкивается с необычным случаем, вроде этого, он обязан опубликовать результаты наблюдений.

Отец переводит взгляд с доктора на кентавренка. Мне это не по душе, ворчит он. Врач настаивает: я закрою ему лицо, никто не узнает, что это твой сын. Не по душе мне это, повторяет отец. Доктор Оливейра настаивает: этот журнал читают все врачи, Тартаковский. Вдруг да кто-то из них предложит какой-нибудь способ лечения?

— Но ведь вы сами сказали, что лечения не существует! — кричит отец.

Доктор Оливейра понимает, что совершил промах. Он старается загладить неловкость: я сказал, что от подобных случаев пока еще средств не существует. Но кто знает, может, завтра кто-нибудь из коллег откроет новый способ лечения, изобретет операцию. Тогда он вспомнит, что читал об одном таком случае в журнале, свяжется со мной — и, возможно, нам удастся сделать что-нибудь для твоего сына.

Отец в конце концов соглашается. Как было не согласиться? Но он ставит условия: доктор Оливейра должен сам принести фотоаппарат — большой, на треноге — потому что отец не хочет впускать в дом фотографов: чужие здесь? — ни за что.

Подготовка к фотографированию оказывается очень сложной. Мне связывают руки и ноги, но я все равно тревожно бью хвостом, так что его тоже приходится привязать. Когда мне кладут на голову черную тряпку, я поднимаю рев. Кончайте с этим, ради Бога, кричит одна из моих сестер. Замолчи, огрызается врач, не зная, как управиться со старым аппаратом, раз уж я начал, доведу дело до конца. При вспышке магния девчонки в ужасе визжат. Выведи их отсюда, Тартаковский! — приказывает доктор Оливейра. Отец выставляет дочерей и повитуху за дверь. Врач делает снимок за снимком.

— Хватит, — рычит отец, выходя из себя. — Хватит уже.

Доктор понимает, что нервы отца на пределе. Без единого слова он складывает аппарат, собирает все принадлежности и уходит.

(Он заказывает отпечатки со своих пластинок в Порту-Алегри. Выходят фотографии плохо: нечеткие, будто дрожащие. Хуже всего, что нижняя часть туловища почти не видна. Заметно, что ниже пояса начинается что-то совсем другое, но невозможно понять, что именно. Врач с сожалением понимает, что не сможет воспользоваться фотографиями. Они выглядят неубедительно, ничего не доказывают. Если он опубликует статью с такими иллюстрациями, его наверняка обвинят во лжи. В конце концов он выбрасывает снимки. Но негативы сохраняет.)

Проходит немного времени, и дом начинает снова жить нормальной жизнью. Семья смирилась с существованием кентавра.