Кеша и хитрый бог - страница 2

Тоне отец посулил купить куклу с настоящими глазами, в золотых туфельках, как в сказке.

Вместе со всеми к причалу Кеша вышел. Помахал на прощанье рукой и крикнул: «До свиданья, Архип Иванович, скорей возвращайтесь!»

Моторный катерок отвалил от берега, взобрался на волну и понесся вдоль скал к городу Иркутску…

А через несколько дней бакенщик нашел у мыса Крестового разбитый катерок и поднял тревогу.

Сначала рыбаки подумали, что Тонин отец утонул. Разве долго на Байкале до беды? То сверкает на солнце и манит глаз безмятежным покоем, то вдруг взбунтуется и начнет швырять волны и рыть темные кипучие ямы. Порой сто раз в день меняется на море погода. И, если прозевал сам или застучал и зачихал не ко времени мотор, тогда держись!

Но прошло время, и люди поняли, что Байкал, который и правда бывал иногда хуже лютого зверя, сейчас ни при чем. Никто не знал случая, чтобы Байкал прихоронил навсегда чужое добро. Опрокинет рыбачий баркас, натешится вволю и выкинет все на берег — и ставной невод, и котелок, и банку консервов, и даже медную, потемневшую от воды пуговицу.

Подумали, подумали рыбаки и услали на разведку в Иркутск Кешиного отца. Но немного узнал он там о председателе. Только сказали ему верные люди, что видели Тониного отца в банке с полной сумкой денег, а потом в игрушечном магазине, где продавались куклы с настоящими глазами, в золотых, как в сказке, туфельках.

Кешин отец возвратился только вчера вечером. Приехал он хмурый, злой и даже не стал ужинать. Кеша сел было к отцу поближе, спросил, что случилось и почему он такой сердитый, но отец только рукой махнул:

— Отстань, и без тебя тошно!

По вечерам отец всегда читал книгу или газеты, а тут выключил свет, швырнул сапоги в угол и лег на кровать. В избе сразу стало темно и пусто. В окне, будто синее стеклышко, поблескивал сквозь деревья Байкал.

Кеша взбил повыше подушку, накрылся с головой одеялом. Но сон не хотел ложиться рядом. Присел на минутку на краешек кровати, а потом вспомнил что-то и снова начал ходить по избе тихими, осторожными шагами.

И вдруг откуда-то издали, видимо уже сквозь сон, услышал Кеша голос матери:

— Григорий, а Григорий! Где ж он все-таки, Архип Иванович?

— А я откуда знаю! Не мешай спать… — недовольно ответил отец.

На этом разговор и окончился. Отец и мать лежали молча. Кеша догадывался, что они не спят и думают втихомолку про Тониного отца.

Может, отец и в самом деле не знал, что случилось с ним, а может, затаил что-то и не хотел сейчас говорить…

С Байкала Кеша пришел поздно. Мать уже мыла в лоханке чашки и ложки, а отец сидел возле окна и ковырял шилом старый Кешин ботинок.

— Где был? — строго спросил отец.

— А там… с Тоней на берегу сидели…

Отец подозрительно посмотрел на Кешу, хотел что-то спросить, но промолчал и снова принялся за ботинок.

Не заругала Кешу и мать. Налила ему полную миску ухи и положила на блюдечко полную ложку малинового варенья. И это тоже было странно, потому что варенье в доме держали от простуды и просто так есть не давали.

Кеша хлебал уху и думал между делом про эти странные странности и про то, что происходит на Байкале. Скорее всего, варенье выдали ему как премию. Ну да, кто же будет ни с того ни с сего кормить простудным вареньем!

Кеша снова вспомнил про Тоню и решил, что между вареньем и Тоней есть какая-то прямая связь. И правда, зачем Кешу наказывать, если Кеша был с Тоней? У Тони горе, и теперь к ней надо относиться как-то иначе…

Кеша облизал ложку со всех сторон и стал соображать, что бы такое приятное сделать для Тони. Кроме Тони, у Кеши не было в поселке настоящих друзей. Один жил тут, другой — там, а третий — вон где… Только в школе и встречались.

Поселок, где жил Кеша, был совсем крохотный. Не было тут ни фабрик, ни заводов, ни мастерских. А стояла только возле Байкала небольшая коптильня, где коптили и солили омулей. Однажды прошел слух, будто бы в этих местах поставят настоящий консервный завод и будто бы строить его будет иркутский инженер, друг-приятель Архипа Ивановича дядя Степа.

Шло время. В иных местах уже давно построили и гидростанции и заводы, а в поселке, как и прежде, все оставалось без перемен.