Кэтрин - страница 63

— Вам? — в крайнем изумлении воскликнул граф. — А вы кто такой, черт побери?

— Моя фамилия Биллингс.

— Биллингс? — переспросил граф.

— Я из Уорикшира, — продолжал Биллингс.

— Вот как!

— Родился в городе Бирмингеме.

— Скажите на милость!

— Фамилия моей матери была Холл, — продолжал вещать мистер Биллингс. — Меня отдали на воспитание в семью Джона Биллингса, деревенского кузнеца, а отец мой сбежал. Теперь вам ясно, кто я такой?

— Весьма сожалею, мистер Биллингс, — отозвался граф. — Весьма сожалею, но мне и теперь не ясно.

— Так знайте же, милорд, вы — мой отец!

Произнеся эти слова, мистер Биллингс с театральной торжественностью шагнул вперед и, отшвырнув панталоны, доставить которые он был послан, раскрыл широко объятия и замер, нимало не сомневаясь, что граф тотчас же вскочит с постели и поспешит прижать его к сердцу. Таково наивное заблуждение, знакомое, вероятно, многим отцам семейств по собственным детям: ни в грош не ставя родителей, они, однако же, непоколебимо убеждены в обязанности последних любить их и пестовать. Граф и впрямь сделал движение, но не к нему, а от него и, ухватясь за сонетку, стал дергать ее с перепуганным видом.

— Назад, любезный! Назад! Пусть даже я ваш отец — так что же, вы меня уморить хотите? Боже мой, как от него разит табаком и джином. Нет, не отворачивайтесь, дружок, сядьте, но только на приличном расстоянии. Эй, Ла-Роз! Побрызгай его одеколоном и принеси чашку кофе. Ну вот, теперь можете продолжать свой рассказ. Разрази меня бог, дорогой аббат, я не удивлюсь, если мальчик говорит правду.

— Коль скоро разговор пойдет о семейных делах, мне, пожалуй, лучше удалиться, — сказал отец О'Флаэрти.

— Нет, нет, ради бога, не оставляйте меня с ним одного! Я этого не перенесу. Ну, мистер… э-э… как бишь вас? Прошу, рассказывайте дальше.

Мистер Биллингс испытывал горчайшее разочарование; они с маменькой заранее сошлись на том, что, стоит ему показаться графу на глаза, он тотчас же будет узнан, признан и, быть может, даже объявлен наследником титула и состояния; и, обманувшись в своих ожиданиях, он с мрачным видом рассказал многое из того, что в подробностях уже хорошо известно читателю.

Граф спросил, как зовут его мать, и названное имя разом вернуло ему память.

— А! Так ты, стало быть, сын маленькой Кэт! — молвил его сиятельство. — Премилая была плутовочка, аббат, клянусь небом, но нрав — тигрица, сущая тигрица. Я теперь все припомнил. Она небольшого роста, эдакая бойкая смуглянка, с вострым носиком и густыми черными бровями, верно я говорю? Да, да, как же, — продолжал граф, — помню, отлично помню. Я ее повстречал в Бирмингеме; она была горничной у леди Триппет, верно?

— Ничуть не верно, — с запальчивостью возразил мистер Биллингс. — Ее тетка содержала трактир «Охотничий Рог» в Уолтэме; а вы, милорд, увидели ее там и соблазнили.

— Соблазнил? Ну да. Разрази меня бог, так оно и было. Будь я проклят, если не так. Я ее посадил на своего вороного жеребца и увез, словно… словно Эней свою жену во время осады Рима. Верно, аббат?

— Очень, очень похоже, — сказал аббат. — У вашего сиятельства удивительная память.

— Этим я всегда отличался, — подтвердил граф. — Да, так на чем бишь я остановился — на вороном жеребце? Вот, вот, на вороном жеребце. Итак, я посадил ее на своего вороного жеребца и увез прямехонько в Бирмингем; и там мы с нею день и ночь ворковали, будто два голубка.

— И доворковались, как я понимаю, до мистера Биллингса? — сказал аббат.

— Как это до Биллингса? А, да, да, понимаю — это шутка. Fi donc, аббат! — И, по обыкновению очень глупых людей, monsieur де Гальгенштейн принялся растолковывать аббату его же шутку. — Но послушайте, что было дальше, воскликнул он. — Пожили мы эдак в Бирмингеме, а спустя некоторое время я — разрази меня бог! — собрался жениться на богатой наследнице. И что бы вы думали сделала эта маленькая Кэт? Поднесла мне яду и — разрази меня бог! — расстроила мою свадьбу. Чуть не двадцать тысяч я должен был получить в приданое, а деньги мне в ту пору нужны были как никогда. Ну, не чудовище ли она, ваша мать, мистер… э-э… как бишь вас?..