Кэтрин - страница 72

Но он не договорил — как безумная, она бросилась на него с ножом. Он отскочил, отчаянно замахал руками и с силой хватил ее палкой по лбу. Она рухнула на пол. Великим счастьем был этот удар и для Хэйса и для Кэтрин: его он, быть может, спас от смерти, ей не дал стать убийцей.

Все это происшествие — весьма существенное для нашей драмы — могло быть изложено куда более пространно; но автор, признаться, по своей природе не склонен живописать зрелища столь отвратительные; да и читатель едва ли много приобретет от того, что будет посвящен во все мельчайшие подробности и обстоятельства. Скажем лишь, что эта ссора, хоть и не более жестокая, нежели происходившие между Хэйсом и его супругой допреж того, повела к серьезным переменам в жизни злополучной четы.

Хэйс в первый миг изрядно перетрусил, одержав победу: побоялся, уж не убил ли он жену. Вскочил с места и Вуд, испуганный тою же мыслью. Но она вдруг зашевелилась, понемногу приходя в себя. Принесли воды; приподняли и перевязали голову потерпевшей; и тогда миссис Кэтрин дала волю слезам, которые словно бы принесли ей облегчение. Мистер Хэйс нимало не был тронут ее рыданиями — напротив, он в них увидел приятное доказательство того, что поле битвы осталось за ним; и хоть Кэт мгновенно ощерилась при первой его слабой попытке к примирению, он не обиделся и с самодовольной ухмылкой подмигнул Вуду. Трус чувствовал себя победителем и был горд этим; последовав за Кэтрин в спальню и найдя ее спящей, или притворившейся, что спит, он почти тотчас же сам задремал и видел самые радужные сны.

Мистер Вуд тоже отправился наверх, довольно посмеиваясь про себя. Ссора супругов явилась для него истинным праздником; она взбодрила старика, привела его в отличное расположение духа; и он уже предвкушал продолжение потехи, когда Тому будет рассказано обо всех обстоятельствах домашней битвы. Что же до его сиятельства графа Гальгенштейна, то поездка в карете из Мэрилебонского сада и нежное пожатие руки, которое Кэтрин дозволила на прощание, так распалили в нем угасшие страсти, что, проспав девять часов и выпив утреннюю чашку шоколада, он даже отложил чтение газеты и заставил дожидаться особу из модной лавки на Корнхилле (явившуюся с куском отличных мехельнских кружев и по весьма сходной цене), — ради того, чтобы побеседовать со своим духовным наставником о прелестях миссис Хэйс.

А она, бедняжка, всю ночь не сомкнула горящих век, кроме как для того, чтобы прикинуться спящей перед мистером Хэйсом; так и пролежала подле него с широко раскрытыми глазами, с колотящимся сердцем, с пульсом сто десять, беспокойно ворочаясь с боку на бок под бой башенных часов, размерявших глухое время ночи; и вот уже бледный немощный день глянул сквозь оконные занавески, а она все лежала без сна, измученная и несчастная.

Нам известно, что миссис Хэйс никогда не питала особенно нежных чувств к своему господину и повелителю; но ни разу еще за все годы супружеской жизни не внушал он ей такого презрения и отвращения, как сейчас, когда забрезживший день вырисовал перед ней лицо и фигуру спящего. Мистер Хэйс громко храпел во сне; у его изголовья на толстой конторской книге стоял закапанный салом оловянный подсвечник, а в нем тоненькая сальная свечка, надломившаяся посередине; тут же лежали его ключи, кошелек и трубка; из-под одеяла торчали ноги в грязном, поношенном исподнем белье; на голову был натянут красный шерстяной колпак, закрывавший наполовину изжелта-бледное лицо; трехдневная щетина покрывала подбородок; рот был разинут, из носу вырывался громкий храп; более отталкивающее зрелище трудно было себе представить. И к этой-то жалкой твари Кэтрин была привязана вечными узами. Что за неприглядные истории были записаны на страницах засаленного гроссбуха, с которым скряга никогда не расставался, — он не знал иного чтения. Что за сокровище пряталось под охраной этих ключей и этого кошелька! Каждый шиллинг, его составлявший, был украден у нужды, заграблен у беспутного легкомыслия или же безжалостно отнят у голода. «Дурак, скряга и трус! Зачем я связала себя с этой тварью? — думала Кэтрин. — Я, которая наделена и умом и красотой (разве он не говорил мне так?). Я, которая родилась нищенкой, а сумела достигнуть положения в обществе — и кто знает, до каких бы еще добралась высот, если бы не моя злосчастная судьба!»