Kill the Beast - страница 4

Входим в комнату. Большая, захламлённая, такая родная… Офицеры сразу же приступают к осмотру: шарят по шкафам, по компьютеру, под кроватью. Анька — та ещё накопительница, в её хоромах сам чёрт ногу сломит. Осматриваюсь по сторонам: каждый уголок, каждая вещичка режет сердце безжалостным лезвием воспоминаний, снова больно, но мне нужно это чувство — в последний раз я здесь, и пусть хаотичный узор глубоких порезов сейчас заставляет сердце болеть, со временем порезы заживут, но останутся шрамы. Шрамы — навсегда; рубцы-напоминания, щербатое полотно памяти о моей Аньке. Беру с тумбочки пыльную фоторамку: в ней мы, вдвоём, ещё совсем юные — фото из летнего спортивного лагеря на берегу Балтийского моря, тогда мы целых три недели посвящали время лишь тренировкам, купаниям и ночным бдениям у костра. Мы были счастливы, и это фото — редкий случай, когда картинка полностью отражает реальное настроение момента, на ней запечатлённого.

— Возьми себе, — слышу голос Анькиной матери, — возьми, пусть останется у тебя.

Я снова молча киваю и засовываю рамку в глубокий карман спортивных штанов, предварительно стерев с неё пыль ладонью. Фото приятно греет сквозь штаны, я буквально чувствую, как оно горит. Как влага на моих ресницах.

— Юлия, подумай, где твоя подруга могла бы прятать свои секреты? Что-то, что бы вывело нас на личность того, с кем она встречалась?

Вновь осматриваю комнату. Сломанная барабанная установка у окна привлекает внимание — на ней никто не умел играть, никто и не помнит, откуда она здесь взялась, но мы с Анькой, бывало, знатно портили жизнь соседям, когда родителей не было дома.

— В барабане смотрели?

— Где-где?

Чего он только не повидал внутри себя — разломав его ещё в детстве, мы хранили там журналы с похабными картинками, а в отрочестве, бывало, травку. Я знаю, что когда-то Анька держала там свой дневник — нет, не личный, его она не вела, а школьный, у неё их было два: для учителей (для плохих оценок) и для родителей (образцово-показательная фейк-версия). Молча беру с полки валяющуюся там железную пилочку для маникюра, подхожу к барабану, подцепляю едва закреплённую, исцарапанную крышку…

Маленький чёрный телефон старенькой модели одиноко покоится на дне. Один из офицеров сразу же берёт его в руки, даже не озаботившись тем, чтобы надеть перчатки, как это обычно показывают в кино. Сердце уходит в пятки — у неё был тайный телефон. Тайная жизнь. Конечно, я знала об этом, конечно, врала сама себе, что меня это не касается и вообще — мне всё равно. Но теперь факт того, что у подруги была другая, секретная жизнь, в которой не было места для меня, обрёл материальные очертания. Нажатием кнопки включения, в руках офицера аппарат зазвучал приветственным джинглом.

— Господин, Ландерс, он запаролен. Требует ввести ответ на вопрос. «Как звали домашнего питомца Вашего лучшего друга»?

— Бред какой-то, — подаёт голос Ландерс. — Стандартные вопросы обычно либо про питомца, либо про друга. Видимо, она придумала этот вопрос сама и ввела его вручную.

Всё тело моё свело резкой судорогой.

— Попробуйте РОККИ, — едва слышно проговариваю я, а охваченные мелкой дрожью ладони тем временем покрываются холодным липким потом. — Рокки.

Вот он, момент истины. В детстве, когда нам было лет по одиннадцать, Анька нашла на дороге здорового самца жука-оленя и подарила его мне. Он жил у меня весь отпущенный ему сезон, и мы держали питомца в тайне ото всех — где-то вычитали, что жуки-олени внесены в красную книгу, и подумали, что если кто-то прознает о его существовании, то коллекционеры, браконьеры или экологические экстремисты непременно попытаются его выкрасть. Мы выгуливали его в дубовой роще и нам даже казалось, что он поддаётся дрессировке. Рокки стал нашим другом на целое лето. Мы прозвали его так за боевой характер и устрашающий внешний вид. Помню, как мы хоронили его осенью, в коробке из-под колготок, закапывали на пустыре под линией электропередач, в свете предзакатного алого солнца. Кроме жука у меня никогда не было животных — родители не разрешали. Если ответ на секретный вопрос — не Рокки, значит, она не считала меня лучшим другом. От этой мысли руки затряслись ещё сильнее — я словно оказалась на краю пропасти, и то, перепрыгну ли я на противоположную сторону или камнем рухну вниз, зависит от того, подойдёт ли «Рокки» в качестве пароля или нет.