Кинхаунт - страница 32
— Да-а!!! клеэ-о-о…. Это правда, дружище… а попробуй вот этот…
— М-м-м… насыщенный янтарный тон… запах старого улья… с нюансами цветочного воска, обкуренных пчел, зажигающих… на старой поляне… где-то рядом бродит призрак шершня, жадный охотник… не всякому добрые пчелы дадут отведать своего меда, злые души получат яд… яд и пламень, укутанные в одеяло пропитанной медом древесины…
Где-то в конце этой тирады моя печень сказала «все» и перестала сдерживать собой спирт, и он мощным напором хлынул в мой мозг и отключил его. Помню лишь мерцающие оттенки золотого кира, земную простоту черного, воздушную легкость белого, пряное многообразие цветочного и задумчивую прохладу лесного. Остальное, что не уместилось в моей памяти, на следующий день со смехом рассказал мне добрый Крез.
Первое, что я увидел, придя в себя, были чьи-то вонючие грязные сапоги. Они почему-то находились перед самым моим носом и вели себя очень странно и неспокойно, то притоптывая, то исчезая и вдруг снова появляясь. Собрав в кучу остатки соображения, я понял, что нахожусь на полу. Еще немного напрягшись, я заставил оба глаза повернуться в противоположную сторону, увидел что-то темное и необъятно широкое, об обратную сторону которого стучали, кажется, бутылки и бокалы с киром, и раздавались чьи-то веселые и очень бессвязные голоса.
Ага, я понял — я был под столом.
Яростно раздавая команды членам своего тела, я выбрался из-под него и был встречен хором радостных приветствий. Мне немедленно поднесли бокал кира, и я немедленно его выпил, и, как ни странно, это помогло мне прийти в себя и освежиться.
Народ стал понемногу успокаиваться и расходиться. Кое-как соблюдая равновесие, я выбрался на улицу и с удивлением попал в белый мир — с темного неба на белую землю быстро падали ряды ажурных снежинок. Они уже успели похоронить под собой серо-черную грязь.
Падая, снежинки танцевали в воздухе, увлекаемые легким ветерком. Пьяные ноги чуть не заставили меня присоединиться к ним, но в последний момент я взял себя под контроль.
На заборе, к которому я подошел, темнели корявые надписи: «Курутс». Некоторые из них были явно сделаны кровью.
Я остановился, любуясь надписями. В этих бесхитростных буквах отражалась вся курутсянская душа: и любовь к родине, и желание поделиться этой любовью с неизвестными прохожими, и презрение к условностям грамматики, и даже демонстрация готовности защищать своих женщин и детей…
… своих женщин…
… Мэя Дэвис… доведется ли мне когда-нибудь защищать тебя, чтобы ты познала всю силу моей любви?…
… Мэя Дэвис… Смутное, тревожное воспоминание закралось мне в сердце и начало немилосердно терзать его…
Внезапно со всех сторон вспыхнули мощные прожекторы — как ни странно, все они были направлены на меня.
— Марк Дэлвис, — пророкотал могучий голос, многократно усиленный громкоговорителями.
— Да? — удивился я.
Мне померещилось вдруг, что это негодные курутсяне одумались, раскаялись и решили начать торжественную церемонию венчания меня на царство, и я протянул руку за бокалом и приготовился произнести речь.
— Руки за голову!!! НА КОЛЕНИ!!!
Нет, это была какая-то другая церемония. Я покосился в сторону, высматривая какое-нибудь укрытие.
Раздался грохот сапог, справа и слева в ослепительном сиянии прожекторов вдруг выступили стройные ряды спецхранов — уличной пехоты, закованной в доспехи из тяжелого пластика и вооруженной щитами и дубинками.
Волна страха помогла мне мгновенно протрезветь. Я развернулся и бросился бежать к ресторану, надеясь скрыться в суматохе.
— Стоять!!!
Как невежливо по отношению к первому после короля!
Кстати, о ком это?
Из дверей ресторана высыпала толпа бичар, привлеченных иллюминацией и звуковыми эффектами. Мне пришлось врезаться в нее, причем некто из стоявших на пути оказался настолько неучтив или нелицеприятен к представителю возрождающейся монархии, что отвесил мне подзатыльник, пока я продирался сквозь толпу.
— ОЦЕПИТЬ РЕСТОРАН! НИКОМУ НЕ ДВИГАТЬСЯ!
— Уходим, храны, — бросил я промелькнувшему слева по борту Крезу и продолжал вести свою траекторию на другой конец зала, к служебным помещениям ресторана, через которые я рассчитывал оказаться в палисадниках, откуда можно было попасть в трущобный квартал Антанамара.