Кинжальный огонь - страница 7

— Товарищи! Вы прибыли в район сосредоточения 52 армии I Украинского фронта, — приглушенным голосом начал генерал. — Это является военной тайной, но вы должны знать, где находитесь. Передний край фронта отсюда в нескольких километрах. Обстановка такова: наши войска перешли Государственную границу СССР. Здесь Польша! Мы призваны освободить народы Европы от немецких оккупантов. Наша задача — разгромить фашистскую Германию и уничтожить гитлеровскую армию. Мы разгромим врага в его собственной берлоге — Берлине!.. Здесь будет расформирован ваш маршевый полк, и вы пополните боевые части. Вступая на землю Польши, мы хотим строго предупредить вас о том, чтобы вы ни на минуту не забывали о чести и достоинстве советского воина. В приказе Командующего 52-ой армией, который вам сейчас зачитают, прямо сказано об этом…

Сообщаю вам, что немецко-фашистские войска отходят на всех направлениях нашего фронта. Требую проявлять высокую бдительность, так как могут быть диверсии и предательства местных националистов.

После выступления генерала зачитали приказ, в котором сказано, что полевой военный трибунал не будет церемониться с теми военнослужащими, кто нарушит приказ и посмеет грабить, обижать, оскорблять честь и достоинство братского польского народа.

Митинг окончен. Толпа поднялась, засуетилась, загудела. Раздались различные команды… Начались штабные дела по распределению прибывшего пополнения по частям и размещению людей в «штальбараках». Целый день длилась эта процедура.

Анатолий Иваньков и Алексей Галерин попали в один полк, только в разные батальоны.

Куда движется третий батальон стрелкового полка известно было только командованию. Офицеры ничего не объясняли. Солдаты шли и шли, не понимая манёвра и замысла операций. Помнили одно — шли на запад и всегда во всеоружии. Немецко-фашистские войска отходили, а наши войска наступали им на пятки. Опасность подстерегала всюду и днём, и ночью. Преследование противника по неведомым дорогам обнажало преступные деяния коварного врага. Повсюду видны поваленные опоры, порванные провода, сгоревшие дома. Все мосты взорваны. Вонь от погибших коров и лошадей коробила душу. Удручающая картина наводила тоску, но постепенно становилась привычной.

Алексей Галерин и Анатолий Иваньков могли видеться только днём, когда батальон отдыхал от ночного марша. И на этот раз друзья использовали такую возможность, чтобы встретиться, обмолвиться словцом. Анатолий запальчиво рассказывал Лёшке о том, что ночью их первый батальон прошёл по горящей деревне. Поляки бежали раздетые, обезумевшие от страха и что-то кричали. Сначала никто ничего не понимал: боёв не было, фрицы давно ушли, а деревня вдруг запылала. Оказалось, фашисты оставляли в деревнях и на хуторах тайных агентов-факельщиков, которые при подходе наших войск поджигали сразу все дома и сараи. Дворы горели, а поджигатели драпали…

Лёшка слушал своего земляка и тихо в сердцах шептал:

— Какая гнусная провокация! Это диверсия! Теперь поляки будут думать, что это мы сжигаем их деревни.

— В том-то и дело! Фашисты этого и хотят!

— Трудно нам придётся, если Польша не поймёт и пойдёт против нас. А ведь мы несём ей освобождение.

— Немцы мстят нам за своё поражение. Хотят отыграться на поляках.

— Причём здесь люди? Они совсем не виноваты…

— Ну, мне пора, Лёша! Бувай, я побежал! — Анатолий пожал Лёшке руку и посмотрел в глаза.

Земляки расстались с надеждой снова увидеться. Галерин следил за другом, пока фигурка Тольки не затерялась среди солдат.

Командование приняло контрмеры против поджогов: по маршруту движения скрыто выдвигались вперёд засады — «секреты». Они перекрывали отход диверсантам-факельщикам. Поджогов поубавилось, но провокации продолжались. Известно, как фашисты готовили взрыв Кракова, уничтожение Варшавы, Познани и других городов. На путях отхода они повсеместно устраивали заграждения, мины-сюрпризы, ловушки.

— Во, ребята, шмайссер новенький валяется, — обрадовался находке неосторожный солдат. Схватил автомат, а под ним мина, чека к автомату привязана.

Поднял, чеку выдернул — взрыв! Открыл дверь — взрыв! В одном доме пусто было. В спальне старик мертвый в кресле сидел: