Кинжальный огонь - страница 8

— Ребята, назад, здесь никого, на выход! — крикнул один, а другой в это время комод открыл, там мина стояла. Взрыв!.. Сколько солдат подорвалось на минах. Была такая «шпринг» — «лягушка» с двумя усиками. Чуть заденешь — сначала из земли выскочит, потом разрывается. Внутри двести сорок сплющенных шариков. Как даст картечью — многим доставалось. Историки подсчитали: в Польше погибло более шестисот тысяч наших солдат и офицеров. Ни в одной стране Европы при разгроме фашистов столько жертв не было…

Перед каждым ночным маршем солдат опрашивали, все ли в порядке с одеждой, обувью, снаряжением. Проверяли исправность оружия. Если что не в порядке — тут же заменяли. Сержант Галерин опросил свое отделение, но жалоб не поступило. Предложил солдатам подойти к ротной повозке и заменить, что нужно. Себе он выбрал легкие ботинки немецкого производства. Трофейные, конечно. Кожаная подошва, блестящий хромовый верх и удобные застежки-крючки соблазнили его. Он примерил с портянкой, затянул шнурки, закрутил обмотки: будет легко, удобно в пути. Свои же «скороходы» на резине сдал ездовому-каптенармусу Дахно.

Еще было светло, но уже готовились в путь. К сержанту Галерину подошел усатый Чуркин, пулеметчик, и спросил командира:

— Как быть с пулеметом, сержант? Сорок километров на плечах ночью очень утомительно. Разреши пулемет обуть?

Галерин не понял значения слов «пулемет обуть», но спрашивать не стал, что это значит. Он проникся уважением к Чуркину еще в вагоне, доверял ему:

— Давай, как лучше!

Через несколько минут сержант увидел, как трое пулеметчиков раздирают старую телогрейку и кусками обматывают катки станкача. Озадаченный, он подошел к солдатам:

— Скоро начнем двигаться, а вы пулемет собрали, да еще щит поставили?

— Так ты же разрешил «обуть Максима», чтобы колеса о бетонку не стучали!

— Я понял! Вы хотите пулемет катить? А другие тоже катить будут?

— Другие о нас не позаботятся! Мы придумали, а они пусть пример берут! — улыбнулся в усы Чуркин.

— Добро! Я доложу командиру взвода о вашей находчивости.

Сержант Галерин понимал, что собранный пулемет легче катить на катках, чем нести на плечах в разобранном виде. Да и к бою он всегда готов! Это же солдатская смекалка! Однако, он понял и то, что пошел у солдат на поводу, разрешил то, что запрещено.

Пулеметчики надежно обмотали колеса ветошью, аккуратно закрутили верёвками. Стучать не будут! Видно было, что они довольны своей работой.

— Воды налейте в кожух, да смотрите, чтобы грязь в замок не попала, зачехлите его, — распорядился сержант. Но Чуркин и так знал, что нужно делать пулемётчику.

— Есть! — сказал Чуркин. — Будет сделано!

Галерин сел на бревно и стал протирать свой автомат. Он стеснялся Чуркина, преклонялся перед его мудростью, сообразительностью, поэтому самокритично осуждал себя: «Какой же я еще неопытный; солдаты меня учат, подсказывают. Но ведь у них тоже башка есть на плечах. Они придумали, спросили разрешения, что тут такого? Надо бы мне считаться с мнением фронтовиков. Старые солдаты опытнее, воевали, большую жизнь прошли. Вот Чуркин! Он мне в отцы годится, а я им командую! Толковый, умный человек… Сколько фронтовиков у меня в отделении? Шесть! Это же сила! Вот придумал же „пулемет обуть“. Но ведь запрещено катить. Приказ! Приказ не обсуждается! Это верно. Катки окованы сталью, стучат. Звукомаскировка нарушается. А ну, если все пулеметы катить будут?.. За три версты слышно! А если нести на плечах? — Один только станок весит тридцать два килограмма, да плита — восемь, да тело пулемета, да коробки с лентами… Трое волокут такую тяжесть на плечах сорок километров. Вот и поносись с ней на марше… Нет, прав Чуркин, молодец, что придумал… Конечно, найдутся критики, заноют: „Разрешил катить! Все несут, а твои что, паиньки! Заискиваешь перед солдатами?“ Найдутся, я знаю! Но все это не беда. Что взводный скажет? Отвечу! Скажу, сами призывали солдат проявлять находчивость, товарищ младший лейтенант! А теперь нельзя? Думаю, что не поругает. Будь, что будет! А может, другие увидят, пример возьмут. Тогда Чуркину — слава! Ведь от этого боевая готовность не пострадает. Наоборот, „максимка“ готов к бою, только ленту вставь…»