Кирилл Обломов и его невероятные миры - страница 8

— Он не предназначен для игр.

— А для чего тогда он тебе нужен? — искренне удивляется она.

— Он для дела.

— Какой ты грубый, Кирилл, — обижается она.

— Нет, Катя, на нём действительно не получится играть … это … в общем … не совсем ноутбук.

— Как это? Я же вижу, обыкновенный ноутбук. Лучше скажи, что зажилил, — окидывает она меня пренебрежительным взглядом.

— Ничего не зажилил! — вспыхиваю я.

— Ладно, проехали, не хочешь давать, не надо. Мне папа обещал скоро такой же купить, — она замыкается и молча, идёт со мной.

Меня раздирают противоречивые чувства, хочется рассказать ей о наших приключениях, но ведь это тайна, мы сами так решили.

— Что летом собираешься делать? — через пару минут, как ни в чём не бывало, спрашивает Катя. Она крутит вокруг руки сумочку, на первый взгляд не предназначенную для учебников, на удивление, все её знания легко в ней помещаются, а ещё она умудряется отличные оценки получать. То ли дело, мой рюкзак, тащу за спиной, книги оттягивают лямки, натирая плечи, свободного места нет, вот и ноутбук, не получилось туда засунуть, тащу под мышкой, а он не лёгкий и всё норовит выскользнуть.

— На Кубань собираемся, к дедушке с бабушкой, рядом река, озёра. Знаешь, какую рыбу там ловлю, один раз сома выловил, — я пытаюсь изобразить его размеры, но длины рук не хватило.

— Лучше скажи — с таким глазом, — звонко смеётся девочка.

— Не веришь? — набычился я.

— Верю, конечно, у меня младший брат такой же, тоже рыбак, — и со смехом продолжает, — «маленькую рыбку мы выпускаем, а большую складываем в баночку из-под майонеза», — она смешно шлёпает губами, явно цитируя его слова.

— Да ну, тебя, Катя, — в конец обижаюсь я.

— А я в Питер поеду, по музеям буду ходить, в Эрмитаж… — вздыхает она и задумывается.

— Нашла куда время девать.

— Да уж лучше, чем комаров кормить на болоте, — высокомерно глянула она на меня. — А знаешь какая во мне кровь течёт? — вздёргивает свой и без того курносый нос.

— Голубая, — хмыкаю я.

— На этот раз угадал, моя прапрабабушка была первой статс-дамой.

— Теперь понятно, почему у тебя веснушки на щеках, признак высокого рода, — съязвил я.

— Не веришь? А у меня старинные фотографии есть, могу показать, — начинает горячиться она.

— Покажи, — смеюсь я, — наверное, на них какая-нибудь купчиха с баранками на шее.

— Почему с баранками? — удивляется Катя.

— Чтоб чай пить из пузатого самовара! — хохочу я.

— Дурак, а самовар у нас действительно есть, весь в наградах, мама говорит он очень дорогой, а ещё часы серебряные с золотыми стрелками, и старинное зеркало.

— А у меня патроны ещё со времён Великой Отечественной войны есть, снаряд от миномёта, ствол от револьвера и штык от винтовки Мосина! — выпалил я.

Катя приседает от неожиданности:

— Что, правда?

— В Инкермане нашли, — с гордостью говорю я.

— Покажи, — её глаза даже заискрились от любопытства. Невольно залюбовался, но быстро нахмурился, чтоб она не заметила, но Катя с победным видом улыбнулась.

— Значит, решили, я иду к тебе в гости.

— Приходи, — буркнул я, стараясь выглядеть равнодушным, но в душе обрадовался, Катя такая забавная, с ней весело, правда иногда её заносит, но это так бывает со всеми девочками, к этому я отношусь философски — они же — не мальчики.

Мы сворачиваем с центральной улицы во дворы, так быстрее добраться до дома.

Весело разговаривая, идём под цветущими акациями, их аромат кружит голову, хочется сорвать душистые соцветия и … съесть. Они сладкие, когда я был маленьким, мы объедались ими, но сейчас большой, поэтому просто сглотнул слюну и равнодушно отвернулся от свисающих душистых цветов. А Катя ловко срывает пучок белоснежной акации и с наслаждением ест.

— Совсем, как маленькая, — кривлюсь я.

— Вкусно, они такие сладкие, — поворачивает ко мне жующую мордашку и задорно подмигивает. — Я когда их ем, детство вспоминаю.

Это точно, как давно это было, а сейчас нам кому одиннадцать, кому уже двенадцать, совсем взрослые стали. Вот и мама часто говорит: «Такой большой, а всё ещё шкоду делаешь».

— Эй, шантрапа! — басовитый голос словно пригвоздил нас к земле, развеяв всю идиллию.