Китаб аль-Иттихад, или В поисках пентаграммы - страница 12

Впереди, однако, меня ожидала более трудная задача: предстояло разбить регулярные правительственные войска. Они, как я уже отмечал, не блистали дисциплиной, а офицерство, особенно высшее, отличалось разнузданностью нравов и непроходимой тупостью. Однако на оснащение армии казна не жалела своих скромных средств, что и неудивительно, поскольку испокон веку у власти в стране пребывали военные. В качестве первоочередной и самой важной задачи предстояло взять город Монтеррей, по своему стратегическому положению на скрещении коммуникаций противника являвшийся нервным центром его обороны. Мои агенты сообщали мне, что город лихорадочно укрепляется под руководством французских инженеров. Вскоре схема укреплений уже лежала на моем походном столе, и я принялся переносить ее на карту. Целые ночи проводил я затем над изготовленной картой, разрабатывая способы разгрома превосходящих сил противника в созданном им укрепленном районе. В эти томительные ночи меня успокаивал лишь устремленный на меня полный нежности взгляд Розалии. Походная жизнь нравилась ей — видимо, сказывалась кровь ее предков. Все О*Доннелы со времени их переселения в Испанию из Ирландии в XVII веке были военными, а та их ветвь, что подвизалась в Латинской Америке, насчитывала даже немало президентов–диктаторов. Однако вскоре после рождения Розалии могущество О*Доннелов в Тукумане рухнуло: все мужчины рода погибли в результате очередного переворота, когда они показались опасными новому тирану, мечтавшему к тому же прибрать к рукам их огромные поместья, превышавшие по территории многие из стран Европы. По материнской линии предком Розалии являлся тот самый генерал Франсиско Кастильо, который прославился во время войны против испанского владычества в Тукумане и считался отцом тукуманской нации, благодаря чему во всех уважающих себя городах страны имелась его конная статуя. Тукуманцы, правда, редко вспоминали о том, что через три года после победоносного завершения антииспанской кампании бравый генерал в результате военного переворота был свергнут и расстрелян у стены президентского дворца. Мать Розалии умерла, когда той едва исполнилось тринадцать лет, оставив малютку без средств к существованию. Тут–то и повстречал Розалию Детлефс. Пораженный расцветающей красотой девочки, он взял ее в свой дом, чтобы через год–другой сделать своей наложницей. Позднее, убедившись в ее смышлености и умении вести хозяйство, он поручил ей и обязанности домоправительницы. Несмотря на свою юность, Розалия умела заставить людей повиноваться себе с полуслова — так проявлялась кровь ее предков, каждый из которых распоряжался жизнью и смертью множества людей. Розалия люто ненавидела «синих», как называли тукуманских военных из–за цвета их формы, и призывала меня расправляться с ними без всякой пощады. Возможно, помимо ее чувства ко мне, эта ненависть отчасти объяснялась и той роковой ролью, которую сыграла тукуманская военщина в судьбе ее семьи.

Постепенно план операции созрел в моем мозгу. В общих чертах он заключался в том, чтобы, прикрыв фланги отрядами кавалерии, сосредоточить основную массу пехоты и артиллерии в наиболее слабо укрепленном месте вражеской обороны. Исполнение этого замысла облегчалось пассивностью противника, не желавшего выходить из–под защиты укреплений. Взломав первую линию обороны, я намеревался нанести сворачивающие удары в обе стороны от прорыва и одновременно высадить десант в районе речной пристани Монтеррея. С этой целью была собрана целая флотилия разнокалиберных судов.

В назначенный час вновь загремела артиллерия. Под прикрытием огневого вала цепи пехоты двинулись вперед по пампе. Со своего наблюдательного пункта я видел в бинокль, как они достигли линии траншей и оттуда в тыл обороны бросились толпы убегающих, редея на глазах от обстрела в спину. «Коня! — рявкнул я. — Кавалерию в прорыв!» «Слушаю!» — козырнул лейтенант Кабрера, мой вестовой, и помчался туда, где в лощине стояли резервные эскадроны. Вскоре кавалерия двинулась к месту прорыва. Я пустил своего коня ей наперерез. Рядом скакала Розалия на подаренной мною белой арабской лошадке, конфискованной у одного плантатора, расстрелянного за сочувствие «синим». Неукротимый дух О*Доннелов постоянно влек ее в самую гущу сражения. Мне приходилось идти на разные ухищрения, чтобы отвлечь ее от этой опасной склонности, — в частности, я нередко давал ей различные поручения военного характера, но не связанные с опасностью для жизни, в основном те, которые входят в обязанности ординарца. Сейчас, когда противник стремительно откатывался, я не стал удерживать Розалию в тылу, считая, что большой опасности уже нет и разумнее дать ей растратить свой боевой пыл сейчас, чем в те моменты сражения, когда чаша весов колеблется и развязка достигается лишь большой кровью.