Китаист - страница 9

: они не могут быть привлечены к уголовной или административной ответственности, налагаемой в судебном порядке, задержаны, арестованы, подвергнуты обыску, допросу, а также личному досмотру. Неприкасаемость распространяется на их жилые и служебные помещения, багаж, имущество, транспортные средства, личную и служебную переписку. Неприкасаемые имеют право выезжать за границу, вести бизнес на специальных условиях, им полагается бесплатное медицинское обслуживание – операции, процедуры, анализы, вплоть до самых дорогостоящих. Комментируя этот параграф закона, полковник Добробаба указывал, что дело даже не в деньгах, владельцы черных паспортов – люди, мягко говоря, обеспеченные. Но в этих клиниках установлено европейское и американское оборудование, о котором другие больницы и мечтать не могут. Добробаба – умный мужик, позволял задавать разные вопросы. После лекции он хотел подойти, спросить: ну ладно бизнес или поездки за границу; но санатории, отдельное медицинское обслуживание, спецпайки, распределители – разве наше начальство не пользуется? Однако поостерегся. Еще неизвестно, как посмотрит, – все-таки выходец из генеральской семьи.

В 1974 году в дополнение к федеральному Закону о госгражданстве Рейхстаг, Верховный Совет России, принял подзаконный акт, согласно которому черные паспорта стали выдавать представителям низших сословий – за особые заслуги перед Отечеством, но точный список заслуг прописан не был. Каждый случай Государственная комиссия рассматривает отдельно.

«Выходит, и за спортивные достижения. Вообще-то, – мысленно он вернулся к мужской команде, члены которой не показали убедительных результатов, – если светит госгражданство… Я бы на их месте… Бился, как на войне. Вон нашим: особо ничего не светит, а все равно… Сражаются как тигры. – И почувствовал гордость за советских спортсменов, которых не купишь ни благами, ни привилегиями. – Потому что наши не продаются. И это нормально: сражаться за честь и достоинство страны».

В вагоне № 9 справа по ходу поезда был оборудован специальный отсек. В узком простенке светилось табло с какими-то цифрами. Девица отжала металлическую ручку и толкнула дверь от себя.

Внутри, за загородкой, напоминающей высокий прилавок, сидел парень – тоже в железнодорожной форме, но с голубыми лычками младшего лейтенанта внутренних войск.

– Второго попрошу остаться снаружи, – младший лейтенант поднял глаза. – Спецобслуживание. Осуществляется по одному.

Он смешался и уже было отступил, но девица дернула острым плечиком:

– Чо, ослеп? Я – одна, – пошарив в сумке, достала пухлый пакетик и выложила на прилавок. – Этот, – небрежный кивок в его сторону, – охрана.

«Я – охрана?.. Ни фига себе – шуточки!» Однако парень с лычками не моргнул глазом, будто так и надо:

– Охрана должна стоять в коридоре. Пусть выйдет и ожидает там.

– А я грю – тут, – она блеснула острыми зубками. – Или так, или хер тебе.

Ему показалось, парень занервничал. Заерзал в кресле. Снял трубку. «Ух ты, даже телефон в поезде», – восхитившись мельком, он вдруг почувствовал страх: ей-то, может, и плевать, а ему этот звонок не сулил ничего хорошего.

– Девятый. Спецотсек. Да. Да-да, – покивав невидимому собеседнику, парень положил трубку и уткнулся в какие-то бумажки. Следующие несколько минут, пока дверь не отворилась, так и не проронил ни слова.

– Ну. Что тут у тебя, Кукушкин, стряслось? – Проводник средних лет в железнодорожной форме, но тоже с голубым околышем и лычками, осведомился, впрочем, скорей ворчливо, по-домашнему.

Его подчиненный вскочил:

– Да вот, таищ майор. Двое, – развел руками растерянно. – Одного прошу выйти, по инструкции, как положено… А она… эта самая гражданочка, ну, в смысле, фройлен…

– Не в смысле, а именно фройлен. Не веришь? Могу доказать. Где тут у вас?..

– Да я… это, нет-нет, конечно, – лейтенант Кукушкин залопотал совершенно потерянно, но девица перебила, неожиданно перейдя на чистый немецкий. Монотонно и быстро: кажется, что-то о советских инструкциях, которым она не обязана следовать. А они, если им это не нравится, могут свернуть свои инструкции трубочкой и куда-то там засунуть. Всех слов он не разобрал, но понял главное: девица позволила себе демарш в адрес его страны.