Китайский секрет - страница 49

стр.

Живописцы не сразу привыкли к новой технике. Первое время на их вазах часто появлялись после обжига пятнышки, точки, проплешины. Заметив на фарфоре пятнышко, директор браковал вещь. Живописец не получал денег за такую работу. Мало того, из окна мастерской он видел, как директор, выйдя на двор и вооружившись молотком, своей рукой раскалывает злополучную вазу или блюдо на мелкие куски. Императорский завод должен был выпускать только безукоризненные изделия.

Глава шестая

ЗАВОД ИМЕНИ ЛОМОНОСОВА

Серп и молот на фарфоре

Исполнилось все, о чем толковали рабочие-кружковцы со своим лектором Владимиром Ильичом Лениным.

Фарфоровцы-большевики вернулись на завод. С оружием в руках они прогнали с завода самых отъявленных врагов советской власти и поставили на их место новых работников. Советская власть становилась крепче с каждым днем, а враги ее ослабевали.

В стране начиналась перестройка всего народного хозяйства.

На фарфоровом заводе работали токари-большевики Майоров и Бессмертный, им помогал инженер Фрикен. Они перестраивали «фарфоровскую богадельню» так, чтобы она послужила Стране Советов.

Нужно было делать фарфоровую массу из русских глин, составлять краски и глазури без помощи заграничных заводов, выпускать изоляторы для электростанций и новую, советскую посуду.

Завод перестраивался с трудом. В его старых стенах застоялся вековой чиновничий дух. «Хорошие люди» ворчали, но скоро пришли работать на завод молодые художники. Они делали рисунки для новой, советской посуды. Серп, молот, красная звезда заблестели на блюдах и вазах.

Появились первые революционные фигурки — красногвардеец с винтовкой, девушка-милиционер, партизан с красной звездой на папахе.

Старики издевались над этими работами:

— Экая мазня! Мы для самого императора работали, разные рисунки видывали, но такой чепухи не видали! Рисовали мы амуров, и святых, и маркиз, а эти, гляди, мужика в лаптях на блюдо посадили! И смех и грех!

Художники работали молча, стиснув зубы. Фарфоровая живопись — дело трудное. Нужно знать, как растереть золото, когда прибавить в краску стеарин, а когда — гвоздичное масло, как самим вязать тонкие кисточки.

Старики ревниво хранили эти секреты про себя.

Однажды ночью крысы разбили тарелку с изображением красноармейца. Потом крысы размазали краски на чашке, украшенной серпом и молотом. Потом крысы засыпали песком посуду, поставленную в печь.

— Что за озорные крысы на бывшем императорском заводе! — сказал приехавший из города комиссар. — Видно, не нравится им советский фарфор. А мы этих крыс — за ушко да на солнышко! Пускай они нам расскажут, на чью пользу работают!

Крысы присмирели. По углам мастерской все так же слышались их писк и возня, но советского фарфора крысы больше не трогали.

Художники продолжали свою работу. Разноцветные надписи: «Кто не с нами — тот против нас», «Жизнь без труда — воровство», «Кто не работает, тот не ест», покрыли борты тарелок. На блюдах и вазах появились новые рисунки: здесь — сеятель в поле, там — кузнецы у наковальни, там — строители у постройки, уходящей под облака, и надпись: «Мы свой, мы новый мир построим».

На столах стали строем маленькие фарфоровые матросы, красноармейцы, пионеры. Фарфоровая работница вышивала красное знамя, другая — выступала на митинге с речью, узбечка сбрасывала чадру.

Появились фарфоровые шахматы. Белые — цари, капиталисты. Красные — рабочие, крестьяне, красноармейцы.

А время было тяжелое. Гражданская война отрезала город от всей страны. В Петрограде не было хлеба, нехватало дров и угля. Мастерские стояли нетопленые. В горнах шипели и плевались, не разгораясь, сырые дрова.

Живописцы еле держали кисточки замерзшими пальцами. Дыханье осаждалось капельками на холодном фарфоре и портило тонкую живопись. Приходилось живописцам брать в зубы полоски бумаги и прикрывать ими рот, чтобы уберечь фарфор от своего дыхания.

Живописцы работали в маленькой комнате с дымной печуркой. С ржавых печных труб на столы валилась копоть. Живописцы сидели тесно. Им приходилось толкать друг друга локтями, расписывая большие блюда.

В эту комнату к ним пришел гость — Анатолий Васильевич Луначарский. Нагнувшись над столом, он рассматривал советский фарфор. Он любовался каждой новой чашкой, бережно брал в руки новые фигурки.