Китовый ус - страница 14

стр.

С этим чувством она вошла в самолет. Пока набирали высоту и молчали, она подумала о том, что ему, наверное, хотелось выговориться, освободиться от всего передуманного и пережитого. Может быть, ему это сделать не с кем, он обрадовался такой возможности, а она стала язвить. Он не пригласил ее на вальс после капустника, а она так любила вальс, не подлетел к ней на коньках в парке Горького, не вытащил ее из сугроба, когда она зарывалась носом в снег в Подрезково. Теперь им ничего не оставалось, как выговориться, успеть сказать хоть маленькую частичку того, что могло быть сказано. Нечаянное знакомство, не имеющее никакого продолжения…

Она отодвинула занавеску, посмотрела в темный круг иллюминатора, прикрывшись рукой от света. Луна, такая яркая, что не видно было звезд, залила светом облака, плывущие внизу и похожие на голубые горы. Самолет, распластавшись, повис над ними, казался недвижимым, и только из двигателя на крыле вырывалось едва заметное синее пламя, настолько прозрачное, что это было уже не пламя, а свечение.

— Господи, как красиво, — вздохнула Лариса Никитична.

Виктор Иванович, соглашаясь с ней, кивнул головой. Подложив ладонь под щеку, Лариса Никитична устроилась поудобнее в кресле и смотрела на него.

— О чем вы сейчас думаете? — спросила она.

Он как-то криво улыбнулся, и от этого у него будто еще больше заострился подбородок.

— Трудно сказать…

— А все же? Или вы теперь боитесь быть скучным?

— Нисколько. Я ведь не брал обязательство развлекать вас.

— Все-таки вы на меня обиделись, Виктор. А женщинам надо прощать…

Он ничего не ответил.

— Так о чем вы все-таки думали, если не секрет?

— Пожалуй, скажу, — решился Виктор Иванович и привстал на кресле, чтобы повернуться к ней. — Не могу объяснить почему, но я весь вечер думаю об одной и той же мысли Толстого. В эту командировку я вечерами перечитывал «Анну Каренину», и меня потрясла одна мысль, в самом конце… Хотите — верьте, хотите — нет, но это так, черт побери. От нее так просто не отвяжешься — нет! У Толстого сказано, что жизнь имеет несомненный смысл добра, который я властен вложить в нее. Властен, понимаете? Не «могу», и не «хочу», и не «должен», а именно — «властен». Всего несколько слов — и в них все самое важное. Вдумайтесь только в эту толстовскую формулу: несомненный смысл добра. Не-сом-нен-ный… Боже мой!..

У него говорило все лицо — глаза, морщины, губы, широкие кустистые брови, взлетавшие вверх, когда он удивлялся тому, о чем говорил сам. Можно было закрыть уши, так ей казалось, и по мимике, быстрой и выразительной, догадываться о содержании сказанного. Слушать Виктора Ивановича было интересно — он говорил не лениво, не поучая, не изрекая истины, а рассуждал, это были именно рассуждения, спор с самим собой, увлеченный и по-юношески азартный.

— Вы писали стихи, — сказала она убежденно. — Не отказывайтесь.

— Не отказываюсь. Только кто их не писал…

— Извините, что я вас все время спрашиваю. Женщины ведь любопытны, — улыбнулась она и, отважившись, спросила: — Вы счастливы?

Виктор Иванович ответил не сразу.

— На этот вопрос ответить ой как нелегко.

— А в житейском смысле?

— Я не понимаю вас.

— Господи! — воскликнула Лариса Никитична. — Я нахалка, каюсь, но как вам живется, кто у вас жена, какая она…

— У меня нет жены.

— Развелись?

— Нет, она погибла, — ответил он и снова помолчал. — Нелепо: в горах пошла зачерпнуть воды, наклонилась, поскользнулась, упала в речку. На моих глазах… И я ничего не мог сделать. Бывает, и так уходят жены. Она была не новичком в горах, мы каждый отпуск проводили в них. Конечно, нелепость…

— Это ужасно, — тихо сказала Лариса Никитична и, продолжая думать о себе, добавила: — А жили вы с ней наверняка хорошо…

— Неплохо.

— Так всегда, если люди хорошо живут…

— Значит, вы живете плохо?

— Нет, почему же. Мирно, спокойно, в горы не ходим. И ни за что не пойдем. Что там интересного? Самые высокие горы, которые мы покорили, — это Ленинские горы. К чему нам иные? Любимая наша гора — «Казбек» у Никитских ворот. В этом подвале можно потерять жену, но лучше все-таки найти любовницу. Вот так мы живем, и только так, Виктор Иванович…