Китовый ус - страница 45

Георгий Парамонович, представив себе эту картину, зашелся негромким, мелким, но до слез смехом. Он вытер глаза платочком и стал снимать трубу с граммофона.

— Парамоныч, а продай мэни свою бандуру, а? Буду тож ставить бабам гарни писни. Выйду, заведу, буду народ веселить. А?

— А как же я? — тихо спросил старик.

«А й правда», — Сказка, коря себя за нехорошее предложение, обдумывал, как бы сгладить свою вину. Георгий Парамонович, еще раз приподняв край шляпы, правда, на этот раз уже не с таким почтением, взял трубу под мышку, надел рюкзак и бодро, очень бодро зашагал к базарным воротам.

Итак, в связи с описанием изюмского базара уже упоминалась буфетчица тетя Мотя — необъятных размеров женщина, которая играла такую выдающуюся роль в базарном обществе, что заслуживала отдельного или, как говорят в разных присутственных местах, персонального разговора. Что ж, время для этого настало и даже сам момент созрел, тем более что тетя Мотя недавно умерла, хотя дело ее, ходят слухи, находится в довольно надежных руках и живет.

Тетя Мотя была буфетчицей в чайной возле базара, известной больше в Изюме (подлинном или слегка литературном — да мало ли у нас Изюмов?!) как кафе «Цыганское солнце», или пообыденней — «У тети Моти». К слову сказать, в этой чайной никогда, с самого дня ее основания, никакого чая не было. Во-первых, потому, что Изюм находится, допустим, не в Средней Азии, и единственное, что было в этой торговой точке среднеазиатского, так это кокошник на голове тети Моти, напоминающий чем-то самаркандский минарет. Сооружение это было самым настоящим кокошником, расшитым для красоты цветным стеклярусом, по происхождению, должно быть, из новогодних елочных украшений, и досталось оно в качестве подарка вместе с барабаном от барабанщика Кости из заезжего коллектива художественной самодеятельности. А во-вторых, никакого чая — ни грузинского, ни краснодарского, ни цейлонского, ни черного, ни зеленого, ни плиточного, даже индийского со слоником на пачке в Изюме не различают и не пьют почти. Тут в каждом доме всегда под рукой ведерная кастрюля компота, или по-местному узвара, ну пьют еще кофе или какао, нередко называя и то и другое одним объединительным словом какава. Короче говоря, чай в Изюме пить не принято, а то, что не принято, требовать у тети Моти, сами понимаете, по крайней мере, неуместно. Что же касается иных напитков, то в Изюме их пьют так же, как везде, и в этом отношении тут уж город самый типичный. Так что можно не сомневаться: за всю многотрудную и достойную жизнь тетя Мотя исключительно редко слышала что-либо о чае.

Всякое предприятие, как тонко замечено наблюдательными людьми, имеет свою историю. Пусть в данном случае здесь всего лишь торговая точка, но и тут тоже так. Даже нуль — и тот величина, хотя и бесконечно малая, а тут целая точка. Так вот, вначале точка была бочкой, самой обыкновенной пивной бочкой, из которой жаждущие пива мужики вышибали пробку, ввинчивали насос и сами для убыстрения торговли качали, а тетя Мотя, тогда еще просто Мотя, только покрикивала на них:

— А ну качни! Качни, качни!

А Мотя была веселая, румяная и круглая — такой сдобненький колобок. Липли к ней мужики и парни — надоели им, видно, тощие и плоскогрудые, а Мотя вся пышная и сочная, должно быть, укусить ее каждому так и хотелось. Но насчет баловства у нее — ни-ни, и в мыслях не было, — руководила краном насоса, мыла кружки, угощала мужиков и парней, и нравилось ей быть в самой гуще народа (это потом, устав от трудов и жизни, станет она называть многих своих торговых партнеров «опивками»), а тогда по душе было всеобщее внимание и легкая работа, которую никак невозможно было сравнить ни с какой другой — не с лопатой и не с тяпкой день в день, не за станком на заводе и не с ломом или киркой на железной дороге. Нравилось ей и то, что люди, приходя к ней, попадали как бы в зависимость, и хотя она не знала, что эта самая зависимость одна из самых ерундовых ценностей на земле, тем не менее могла кому-то налить кружку пива, а могла и не налить. Пьян, например, или жена просила посодействовать в укороте, или вообще оскорбляет при исполнении, или же, не будучи взаимно вежливым, не так попросил — да мало ли при желании причин найдется? Может, даже кто мордой, по ее разумению, не вышел, и если не дать или закрыть кран перед носом — жалуйся и злись, хоть лопни, те же услужливые и заискивающие «опивки» простым большинством мнения поставят тебя на место или вообще выставят за дверь. Впрочем, дело до такого тетя Мотя не доводила, она считала себя все-таки сознательной старого закваса, не могла. Могла, но не доводила — надобности не видела.