Клад - страница 7

Меруерт сама пришла к геологам в день их отъезда, пожелала удачи. Казыбек бережно пожал ей руку. Любивший насвистывать какую-нибудь мелодию при хорошем настроении, он знал теперь только одну — про отлетающих гусей… Он и текста-то не запомнил толком, зато уверовал, что и слова и музыка написаны студенткой. Слова он не решался произносить вслух, боясь перепутать, а вот мелодия не отлетала с губ. Исполняя ее, геолог забывал про усталость, песня бодрила, навевала приятные мысли о своем существовании на земле. Иногда он просто терялся от ощущения близкого счастья. Ведь он сам видел, когда подыгрывал на домбре, как весело глядела на него девушка, как вспыхивали ее глаза и все лицо озарялось улыбкой, если взгляды их встречались.

На другой день после концерта в юрте ему уже казалось, что ту песню вместе с ним поют птицы, нежный мотив ее слышен в шуме ветвей, к ней прислушивается все живое вокруг. А этот одинокий жаворонок, что завис над головой с бесконечной трелью, просто подражает Меруерт, воздавая ей хвалу от имени всех пернатых. Симфония звуков в природе была созвучна тому, что творилось в душе геолога.

Молодой вожак изыскателей не мог бы сказать с уверенностью: песня ему вошла в душу больше или сама исполнительница? В нем еще вызревал окончательный ответ. Однако легче ли ему станет, когда он прибьется к какому-нибудь определенному выводу? Он был в плену и у песни, и у девушки, подарившей людям радость. Душа Казыбека теперь жаждала повторения счастливых минут.

Судьба, однако, оставалась неумолимой к джигиту. Радиограммы гнали его отряд дальше и дальше от тех мест, где разместилась семья чабана. Молодой исследователь глубин в отчаянии перебирал в памяти все былое, пытался понять: достоин ли новой встречи с Меруерт и что может помешать их свиданию? Еще в юношеском возрасте он поступил в Семипалатинский геологоразведочный техникум и успешно окончил его. Жажда знаний повела его дальше. Теперь он имеет диплом Казахского политехнического института. Но это восхождение по каменистым тропам науки, похоже, лишь отдаляло его от спокойной жизни в каком-либо приличном городе, о чем мечтают все незамужние девушки. «Вот и Меруерт, — рассуждал он, — она даже туфельки на высоком каблуке взяла с собою в степь. Позволительно спросить: где ей пригодится эта изящная обувка с золотистыми ремешками и узорными пряжками, если пришлось бы, странно подумать, в угоду какому-нибудь бродяге поселиться в щелястом прицепе или в вагончике с ворохом пропахших соляром спецовок у входа? А ведь без такой жизни в полевых условиях не станешь настоящим хозяином гор, геологом, обретшим имя…»

Числиться среди рядовых поисковиков регистратором или хозяйственником, жить ради зарплаты, как живут некоторые его однокашники по институту, Казыбек не собирался. Он мыслил свою жизнь иначе. Любил посидеть в свободное время над картой рудного края, мысленно побродить по другим, недостаточно изученным районам предгорного Казахстана.

Ему ли не знать; пустыня, выжженная солнцем, или тайга откроет перед ним свои объятия — везде геолога ждет тот же вагончик или палатка. Неважно! Лишь бы наградой за неудобства жизни стала заветная карта, обозначенная крестиками открытий. Все будут знать, кто тот счастливчик, кому по-настоящему повезло. Одной из возможных помех в осуществлении заветных находок могла стать семья. И Казыбек запросто расстался еще в юношеские годы с мечтой о собственном гнездышке, гнал эту мысль от себя беспощадно.

Каждую весну полагалось уходить с отрядом в поле, нести свою надежду в безлюдные горы. А там — рекогносцировка, съемки, бурение. И жизнь на колесах… Изнурительная работа длится с мая по ноябрь, пока тебя не загонят на зимние квартиры первые бураны.

Теперь уже и снежные заносы нипочем. Бурильщикам приходится нести вахту в лютые холода, сменяясь через каждые десять дней. Смысл жизни геолога остается прежним — вера в удачу. Но и поимев успех, не жди покоя. Добытчикам руд вечно недостает разведанных точек. Нужны новые и новые — на завтра, на послезавтра, вплоть до двухтысячного года. А если успеешь, разведай и на очередное тысячелетие! Кому не хочется, чтобы о тебе вспоминали за перевалом двадцатого века? Записался во впередсмотрящие своей профессии — забудь о покое, откажись от привычных благ, жертвуй личным счастьем. Смысл твоей жизни теперь в одном — поиск запрятанного в глубокие недра клада.