Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии - страница 35
Если бесчинствует царь, покрывая позором
Царское имя свое, — и нет меры поборам
Алчных советников. Всюду — одно запустенье.
Не такова ли пустыня, лишенная тени?
Путь твой — туда. Но об этом решенье суровом
Ты, господин, не обмолвился дома ни словом.
Знай госпожа — и, подобно горюющим вдовам,
Плакать ей долгие ночи на ложе пуховом.
Знай госпожа — и во тьме беспросветной, кромешной,
Бедной вздыхать, предаваясь тоске безутешной.
Чуть отодвинешься ты — утешать безуспешно!
Как оправдаешься ты перед нею, безгрешной?
Знай госпожа — и конец красоте и здоровью;
Горькое горе приникнет к ее изголовью.
Сердце ее, господин, обливается кровью,
Если твой взгляд — хоть на миг — не пылает любовью.
Госпожа — прислужнице
Супруг мой любимый — добра неустанный ревнитель.
Отказа ни в чем у него не встречает проситель.
Враги же трепещут: он их беспощадный губитель.
В поход за добычей отправился мой повелитель.
Свой взор на прощанье моей красотою насытил —
И молвил: «В пустыне — песок горячее огня.
Наступишь босой — и ожог, распухает ступня.
Там, близ водопоя, весь день суетня, толкотня,
И слон пропускает подругу, ей сердцем родня».
Потом он примолвил: «Там солнце палит — не скупится.
Ни облака там, над песчаной страной, не клубится.
И голубь, прохладу даруя своей голубице,
Бьет крыльями, — сладостно ей хоть чуть-чуть позабыться!»
И так он домолвил: «В горах, что высокой грядой
Вдаль тянутся, сохнет и гибнет бамбук золотой.
И тенью своей укрывает олень молодой
Красавицу-лань, беззащитную перед бедой».
Я знаю:
Твой верный супруг — в нем любви не ослабнет горенье —
К тебе возвратится — и скоро. Умерь нетерпенье!
Чу! Ящерка мне выражает свое одобренье,[300]
И веко дрожит, предвещая его возвращенье.
Капилар
Прислужница — госпоже
О лотосоглазая! Выслушай тайну девичью:
Какой-то воитель за мной, как охотник за дичью,
Все ходит и ходит. Оглянешься — здесь неразлучник.
Цветами украшенный, как он пригож, этот лучник!
Недуга любви на лице у него отпечатки.
Ни слова не скажет. Как будто играет он в прятки.
Сочувствием полная к горю его, я бессонно
Томилась, крушилась. Молчал незнакомец влюбленный.
Молчала и я — заговаривать первой негоже.
Лишь думала: «Как исстрадался несчастный, о боже!»
Тебе лишь одной я откроюсь: красивый обличьем,
Понудил меня он пойти вперекор всем приличьям.
Близ поля, что мы охраняем от шумной оравы
Прожор-попугаев, ты знаешь, для нашей забавы
Качели повешены, — там я качалась легонько.
Смотрю: припожаловал. Смирный — смирнее теленка.
«Айя![301] Раскачайте!» — его попросила несмело.
Качнул он — да так, что я чуть не до неба взлетела.
Я сделала вид, что рука соскользнула с веревки
И словно я падаю. Он же, проворный и ловкий,
Меня подхватил. Я в объятьях его оказалась.
Я не вырывалась, а если бы и попыталась,
Взмолился бы он: «Ах, останься со мной хоть с минутку!»
Отказ бы мой, верно, его огорчил не на шутку.
Налландуванар
Госпожа — прислужнице
Лучистое солнце вечерней порою
Скрывается — день унося — за горою,
И сумрак нисходит, смуглей Немийана[302].
Земля придремнула, луной осиянна.
Смыкаются лотосы — веки красавиц.
Кусты-белоцветы смеются, забавясь.
Деревья склонились, подобно ученым
Под градом похвал — пристыженным, смущенным.
Как пенье бамбуковой флейты пастушьей,
Жужжанье пчелиное радует ду́ши,
И слышно в селенье, покоем объятом:
Коровы бегут, возвращаясь к телятам.
Слетаются в гнезда пернатые пары.
Свершают вечерний обряд анданары.
В домах очаги разжигают, светильни
И ужин готовят… С улыбкой умильной
Глупцы восхищаются: «Вечер прекрасен!»
Неведомо им, что восторг их напрасен.
Для всех разлученных он — меч зачерненный,
Судьбою над их головой занесенный.
Из антологии «Десять песней»
Напуттанар, сын золотых дел мастера, из Каверипаттинама [303]
Жасминовая песнь
Напились тучи океанской влаги
И вознеслись — так Тирумаль всеблагий
Восстал для измеренья трех миров;[304]
На склонах гор, у самых берегов,
Весь день они пропочивали в неге,
И снова — в путь в стремительном побеге,
Чтоб ввечеру, как слон, разящий бивнем,
Обрушиться неудержимым ливнем.
В тот час вечерний хоженой тропой
Дворцовые прислужницы толпой
К окраине далекой поспешили.
В руках у них для приношенья были