Классическая проза Дальнего Востока - страница 37

Сказав это, Ин-ин повернулась и быстро ушла. Чжан долго стоял в растерянности. Наконец он перелез через стену и, совершенно убитый, вернулся к себе.

Прошло несколько дней. Как-то вечером Чжан в одиночестве спал на веранде; внезапно кто-то разбудил его. Вскочил в испуге, смотрит, а перед ним Хун-нян. В одной руке у нее подушка, в другом - сложенное одеяло. Прикоснувшись к плечу юноши, она прошептала:

- Идет, идет! Чего же вы спите?!

Положила подушку и одеяло рядом с постелью Чжана и ушла. Чжан долго сидел, протирая глаза. Ему все время казалось, что это сон. Но все же он оправил одежду и сидел, ожидая, в приличествующей позе. Наконец пришла Ин-ин, поддерживаемая служанкой. Пришла и прелестно смутилась, обворожительно прекрасная, такая истомленная на вид, словно у нее не было сил двигаться, совсем не похожая на ту строгую девушку, какой была в прошлый раз.

Был вечер восемнадцатого числа. Косые лучи лупы, сияющие, как хрусталь, озаряли половину постели. Охваченному неописуемым восторгом Чжану казалось, что его посетила бессмертная фея, а не земная девушка. Время летело незаметно, вот уже ударил колокол в монастыре - близился рассвет. Хун-нян пришла поторопить девушку, и та, беззвучно заливаясь слезами, ушла, так и не сказав за всю ночь ни слова. Хун-нян поддерживала ее под руки. Придя в себя, Чжан встал и спросил себя в сомнении: "Не сон ли это?" Рассвело, и он увидел следы белил у себя на плече, одежда сохранила аромат духов, на постели еще блестели невысохшие слезы...

После этого дней десять от Ин-ин не было никаких вестей. И вот однажды Чжан принялся сочинять стихи в тридцать строк на тему "Встреча с небесной феей". Не успел закончить, как вдруг пришла Хун-нян. Он вручил ей листок со стихами, чтобы она передала их своей барышне. С этих пор Ин-ин стала снова допускать его к себе. Утром он тайком выходил из ее комнаты, вечером, крадучись, приходил. Почти месяц длилось их счастье в западном флигеле. Когда Чжан спрашивал, что будет, когда узнает мать, Ин-ин отвечала:

- Я ничего не могу поделать! - и старалась прекратить разговор.

Через некоторое время Чжан собрался ехать в Чанъань. Он заранее сказал об этом Ин-ин. Она ничего не возразила ему, но вид ее был так печален, что тронул бы любого. Две последние ночи перед отъездом Чжану не удавалось ее повидать, и он так и уехал на запад, не простясь с ней.

Прошло несколько месяцев, и Чжан снова приехал в город Пу. Свидания с Ин-ин возобновились, они встречались много раз.

Ин-ин была превосходным каллиграфом и отлично владела литературным слогом. Чжан много раз просил ее что-нибудь показать ему, но она отказывалась. Он пробовал своими стихами вызвать ее на ответ, но безрезультатно. Тем она и отличалась от других, что, обладая выдающимися талантами, делала вид, что ничего не умеет. Будучи красноречива, редко вступала в разговор. Питая глубокие чувства к Чжану, не выражала их в словах. Когда ее охватывала сильная тоска, она умела казаться безразличной, и выражение радости или гнева редко появлялось на ее лице.

Иногда вечерами Ин-ин в одиночестве играла на цитре. Мелодии были так печальны, что надрывали душу. Подслушав ее игру, Чжан просил ее продолжать, но она не захотела больше играть. Это еще больше усилило его страсть.

Близилось время государственных экзаменов, и Чжану надо было ехать в столицу. Вечером, накануне отъезда на запад, Чжан не говорил больше о своей любви, а лишь грустно вздыхал, сидя рядом с Ин-ин. Зная, что близка разлука, Ин-ин, сохраняя почтительный вид, мягко сказала: - Сначала обольстили, потом бросили! Так оно и должно было случиться. Я не смею роптать! Вы обольстили, вы и бросаете, - воля ваша. Теперь конец всем клятвам в верности до самой смерти! К чему же вам печалиться, уезжая? И все-таки вы огорчены, а мне нечем вас утешить. Вы часто говорили, что я хорошо играю на цитре, а я все стыдилась играть при вас. Но теперь вы уезжаете, и я исполню ваше желание.

Она приказала смахнуть пыль с цитры и тронула струны. Играла она мелодию "Из радуги яркий наряд, из сверкающих перьев убор", но почти сразу же звуки стали такими скорбными, что напев сделался неузнаваемо печальным. Все, до кого доносились звуки этой музыки, грустно вздыхали. Ин-ин вдруг прервала игру, оттолкнула цитру, по щекам ее текли слезы. Она убежала в комнату матери и больше не выходила.