Классическая проза Дальнего Востока - страница 8

В XIV веке китайский поэт Цюй Ю написал знаменитую книгу новелл "Новые рассказы у горящего светильника", которым суждено было сыграть известную роль не столько в истории собственно китайской литературы (сборник вызвал продолжения и подражания, но был довольно быстро запрещен властями), сколько в литературах соседних стран (При написании этого раздела нами использована не опубликованная еще работа К.И. Голыгиной "Новеллы Цюй Ю и дальневосточная повествовательная проза XV-XVIII вв. ". Автор также приносит благодарность М.Н. Ткачеву за ценные замечания и дополнения.). Уже в XV веке его новеллы пленили корейского поэта и мыслителя Ким Сисыпа, жившего отшельником у горы Золотой черепахи", и тот создал свой вариант: "Новые рассказы с горы Золотой черепахи", заложив тем самым основы нового для своей литературы жанра - литературной новеллы. Вслед за Ким Сисыпом, по всей вероятности и не подозревая о своем корейском собрате, к новеллам Цюй Ю обратился вьетнамец Нгуен Зы. Его обработки дальше от оригиналов Цюй Ю - в них ощутимее дыхание южных земель, но и здесь новеллы Цюй Ю с их изысканностью стиля и удивительной законченностью сюжета в известной мере помогли становлению местной новеллистической традиции. Спустя столетие в Японии Асаи Рёи, чье имя не стоит в первом ряду своей национальной литературы, переработал почти все двадцать новелл Цюй Ю, перенеся действие в Японию. Он именно переложил новеллы, а не творчески переработал их сюжеты, как его корейский или вьетнамский предшественники. Это сделал знаменитый прозаик XVIII века Уэда Акинари, автор сборника "Луна в тумане", в некоторых его новеллах ученые находят и отдельные сюжетные ходы, и словесные образы из новелл того же Цюй Ю. Блистательным апогеем и - финалом развития этой линии в литературах Дальнего Востока стал записанный в конце 80-х годов XIX века сказ знаменитейшего в Японии рассказчика повестей Санъютэя Энтё "Пионовый фонарь", восходящий в конечном счете к помещенной в нашем томе новелле Цюй Ю, но соединившей моралистический пафос японской прозы XVII- XVIII веков и ее изощренную повествовательную технику с традицией китайского рассказа об удивительном.

Еще позже, чем новелла, в этот культурный внутрирегиональный обмен включаются народная повесть и роман. И дело не только в том, что повесть и роман в Китае родились позже новеллы, а во многом в том, что новелла писалась на литературном языке и Ким Сисыпу и его читателям, и Нгуен Зы и его поклонникам была доступна без всякого перевода. Читать же повести и романы, не зная живого разговорного китайского языка, в странах соседних мало кто мог. А развитие собственной повествовательной прозы в каждой из стран Дальнего Востока, появление к XVII веку нового, городского читателя, привели к необходимости создания художественных переводов, потребность в которых ранее не ощущалась. Именно в XVII веке появляются корейские, японские и маньчжурские переводы китайских эпопей. Так с переходом от средневековья к новому времени меняется на Дальнем Востоке характер и само качество литературных связей - место поэзии и высокой прозы занимают роман и повесть, отвергавшиеся книжниками-конфуцианцами как недостойные для чтения, а ныне выходящие на арену и привлекающие к себе взоры всех грамотных людей. Пройдет еще столетие, и со второй половины XIX века на первое место среди дальневосточных стран выдвинется Япония, и уже китайцы будут ездить учиться в Японию и переводить во множестве японские романы, а поначалу с японского и русскую и западную классику.

Б. Рифтин