Клетка с открытой дверцей - страница 17

Следуя запрету Ямабэ, молодой человек держался с окружающими настороже - и в мастерской, и на приемах. Чаще всего он галантно улыбался и подпирал стену. Такое поведение лишь подливало масла в огонь слухов, но ничего лучшего Ицки выдумать не мог. Он был собственностью Ямабэ, игрушкой, в которую вкладывали время и деньги, которую доводили до совершенства; произведением искусства, сделанным специально для выставки. Его отношения с посторонними Ямабэ раз и навсегда ограничил девизом "Смотри, но не трогай": редкий хозяин может спокойно наблюдать, как его любимец фамильярничает с чужими. Хорошо ли живется драгоценности под стеклянным колпаком, любоваться на которую дозволено лишь издали? Ицки понадобилось еще шесть месяцев, чтобы осознать это в полной мере.

Токива звал его, ловил взгляд, вертелся поблизости - Ицки заставлял себя не обращать внимания.

А на следующий год скульптор уехал в Европу. Ямабэ сказал Ицки, что Токива будет учиться в знаменитой мастерской и вряд ли вернется обратно.

- Наверное, - уныло согласился молодой человек.

Тем вечером он пожелал сэнсею спокойной ночи, ушел к себе, захлопнул дверь, сполз по стенке на пол и просидел до утра.

До конца контракта оставалось три года. Ицки не разрешалось встречаться с Токивой, звонить ему, даже писать письма. Но, пусть не имея возможности с ним общаться, Ицки чувствовал иногда его присутствие.

Ты мне нравишься.

Он не забыл. Токива, никогда не отличавшийся эмоциональностью, улыбался, глядя на него.

Вот бы поговорить... Согласившись на сделку с Ямабэ, Ицки очень, очень хотел попрощаться с Токивой, но ровным счетом ничего не вышло.

- Попрощаться? С этого момента я запрещаю тебе поддерживать с ним связь. Как мне объяснить, чтобы ты понял?

Ицки накрепко запомнил эти слова.

Он знал, что когда-нибудь их с Токивой дороги пересекутся, но понятия не имел, что сказать. А ну как Токива встретит его презрительным взглядом?

Он просто боролся за выживание. Тем, кому не доводилось за полночь приплетаться после работы домой и с отчаянием смотреть в изнуренные лица близких, этого не понять. Будь долг его собственным, он еще мог бы смириться... Платили жалкие крохи: нормальная работа ему, недоучке без опыта и стажа, не светила. В ночь после маминой операции Ицки смотрел на спящую сестру и гадал, сколько еще протянет, скольким придется пожертвовать.

Да, забота о маме и сестренке оправдывала его выбор. Но, кроме того, он хотел облегчить себе жизнь - с этим не поспоришь. Больше не приходилось беспокоиться - ни о чем. И Токиву он вычеркнул из своей жизни главным образом потому, что стыдился все объяснить. Что ж, Токива был вправе обидеться на такое обращение.

За окном медленно светлело небо. Нельзя перевести назад стрелки часов, нельзя взять обратно слова и поступки. Мать и сестру тоже не обвинишь. Решение оттолкнуть Токиву он принял совершенно самостоятельно.

На это решение имелись свои веские причины. Но видеть уходящего Токиву было нестерпимо больно. Тот факт, что друг - уже бывший друг - даже не попытался с ним встретиться перед отъездом, ранил на глубоко личном уровне.

Я его люблю, понял Ицки, определившись, наконец, с таинственным чувством, умостившимся в груди. С самого начала Токива значил для него больше, чем кто бы то ни было. Вот почему Ицки подарил ему ту акварель. Надо сдаться. Токива любил прежнего Ицки, а не лощеную куклу, которая смотрела сейчас на бледное небо из окна роскошной темницы. Страсть, будучи отвергнутой, давно отгорела.

Даже если Токиве нет больше до него дела, Ицки не хотел, чтобы между ними осталась злая обида. Избавиться от пустых надежд, спрятать воспоминания туда, где их никто не отыщет... И если случится чудо, и Токива вернется, встретить его как взрослый, здравомыслящий человек.

Через три года Токива снова появился в Японии.

С порядочного расстояния Ицки наблюдал, как он отдает дань вежливости Ямабэ, здоровается с Касаокой. На Ицки Токива даже не взглянул.

Ученики Ямабэ говорили, что Токива сделал себе имя в Европе и намеревается открыть на родине собственную мастерскую. Ицки радовался его успеху и сожалел, что теперь для Токивы никто.