Кликун-Камень - страница 3

Это из «Спартака».

Иван видел себя отважным гладиатором. Это он увлекает за собой боевые полки и кричит: «Победа или смерть!»

То видел он себя Тарасом или Остапом Бульбой. А что? Он сможет храбро бороться и умереть за правое дело, если придется.

Книга «Тарас Бульба» подарила ему не один час счастья и горя: смерть Тараса и Остапа, и даже Андрея, казалось, обрекла его на вечные страдания.

После смерти Бульбы невозможно было разговаривать или думать о мелких житейских делах. «Хоть бы кто-нибудь остался в живых!» — подумал, прочтя книжку, Иван и сказал матери:

— Мама, а Остап Бульба жив остался! Совсем у смерти был, но Тарас спас его!

Анна Андреевна лукаво улыбнулась:

— Ну и слава богу! Только помнится мне, что не остался он в живых… Читала я эту книгу.

— Остался! Ты забыла!

Мать в ласковой печали пригладила его волосы.

По улице мимо окон вели группу арестантов. Звенели кандалы.

— О господи, прости мои прегрешения! — вздохнула Анна Андреевна.

Какие у нее прегрешения? Ивану хотелось спросить об этом, но глаза матери, вдруг ставшие сухими, горящими, испугали его.

Испугал и шепот:

— Бог, ты видишь?

Припомнив это сейчас, Иван шепотом спросил:

— Видишь или не видишь, бог?

…Ночью раздался в окно дробный веселый стук.

— Маша приехала!

Враз все поднялись, засуетились. Маша, сестра Ивана, учительствовала в церковно-приходской школе недалеко от Надеждинска. Она приехала на каникулы. Озорно оглядела брата и протянула:

— У-у, как же ты вытянулся, Ванюша! Да тебе ведь ныне тринадцать! А ноги-то, ноги почему в ссадинах?

Отец пробурчал:

— Доброту свою тешит. Арестанту босому сапоги отдал.

Маша. Румяное лицо, густые ресницы. От ее волос Ивану не хотелось оторвать взгляда: они так бурно вились, что их трудно было плести в косу. Налитые губы всегда готовы к улыбке. Говорили, что Иван похож на сестру, но он этому не верил: уж очень сестра была красива.

Маша привозила в дом покой, мир и новые песни. Они были печальные, длинные — о тяжелой жизни, о притеснениях и изменах. Иван слушал не дыша, А в голове проносилось: «Что бы такое сделать, чтобы всем жилось легко, чтобы никто никого не боялся».

Он немедленно усваивал напев любой песни, его голос выделялся среди других.

— Прямо соловей… — часто вздыхал отец, удивленно разглядывая сына.

Сестра с матерью под песни рукодельничали.

Верхотурье славилось рукодельницами. В женском монастыре держали даже специальную школу. Вышивка матери ложилась на полотно неожиданными и интересными сказками: то красавица русалка заманивала в волны молодого ухаря, то леший, сидя на суку большого дерева, лукаво следил за монашкой.

Сегодня, как только отец уехал на работу, Анна Андреевна впустила в дом богомолку.

Молодая, чернобровая, с рябым скорбным лицом женщина спросила, не найдется ли угла на неделю, дешевого.

Анна Андреевна замотала головой:

— Нельзя, милка моя! Сам-то у меня богомольцев не любит!

— Что нас не любить? Не от радости на богомолье идем… У меня вот муж пьет… Чем попало хлещет. Живого места нет… все изрешечено. Раз пять я в мертвых была. Вот и пришла поклониться заступнику. Святой, думаю, воды принесу в туесочке, напою мужика тихонько, может, опамятуется… А не то… слыхала я, здесь камень говорливый есть… нечистая сила в нем с монастырской борется… Святой Симеон не поможет — к камню пойду…

Мать всхлопнула руками:

— Грех-то!

— А мне уж все равно! — всхлипнула богомолка. — Только, говорят, ночью к камню тому пробираться надо… и одному. Страшно…

«Камень-Кликун! Сколько о нем разговору! Обязательно я должен пойти к Кликуну ночью, проверить, так ли все, как болтают», — пронеслось в голове Ивана.

Маша оторвалась от вышивки, тронула его за плечо:

— Пойдем-ка, Ванюша, на волю…

Гряды в огороде были недавно вскопаны и засажены. По черным бороздам прыгали галки. У прясел голые рядки малины. Только на тополе, который стоял у бани, лопались рыжие почки, да трава под ним уже проклюнула землю.