Клиника в роще - страница 11
– И как? Успешно?
Шевердук неопределенно дернул плечом.
– Ну, я ведь здесь. Кстати, я сейчас обхожу больных. Не хотите пойти со мной?
– С удовольствием!
– Что ж, идемте.
И мужчина снова зашагал по коридору, набычив голову и заложив руки за спину. Вере пришлось поторопиться, чтобы нагнать его.
Глядя на мощную сутулую спину доктора Шевердука, девушка подумала: «Интересно, за что он дал по физиономии тому врачу? Два медика не сошлись во взглядах на проблему прекогнитивных трансов?»
– Я видела вас во дворе клиники, – сказала она. – Вы о чем-то беседовали с молодым блондином.
Шевердук остановился – так резко, что Вера на него едва не налетела.
– Вы нас видели? – хмуро спросил он.
– Мельком. Я проходила мимо окна и увидела, как вы разговариваете.
– Это все, что вы видели?
Вера кивнула:
– Да. А что?
– Ничего, – Иван Федорович повернулся и вновь двинулся вперед, пояснив на ходу: – Антон Сташевский – наш молодой врач.
– То, что он молодой, я заметила, – Вера покосилась на лицо доктора и осведомилась беззаботными тоном: – Он ваш приятель?
Шевердук угрюмо усмехнулся:
– Я бы так не сказал.
– Вы, кажется, не любите Сташевского. А заведующий уверял меня, что коллектив клиники – одна большая дружная семья.
– Он вас не обманул, – сказал Иван Федорович. – Вы замужем?
– Да.
– Ладите с супругом?
– В основном да.
– А у вас никогда не возникало желания задушить его?
Вера улыбнулась:
– Возможно.
Шевердук хмыкнул и пожал сутулыми медвежьими плечами:
– Вот вы и ответили на свой вопрос. Кстати, мы пришли.
Он остановился перед палатой. В дверь палаты было встроено широкое стекло, позволяющее обозревать все, что происходит внутри. Вера увидела белую кровать, на которой с книжкой в руках сидел худощавый темноволосый парень.
– Он нас видит? – тихо поинтересовалась Вера.
Шевердук качнул головой:
– Почти нет. Это специальное стекло – абсолютно прозрачное только с одной стороны и очень прочное. Его нельзя разбить даже кирпичом.
Вера снова взглянула на парня. Он был в поношенных джинсах и белой футболке с надписью «Мир». Худощавый, большеглазый, с трехдневной щетиной, с нежной, как у девушки, кожей.
– Кто он? – спросила Вера.
Шевердук усмехнулся.
– Некто Евгений Осадчий. Но наши женщины называют его «Евгений Онегин». Кажется, он им нравится.
– Нравится?
Иван Федорович кивнул:
– Угу. Чертовски обаятельный парень.
«Чертовски обаятельный парень» вдруг оторвал глаза от книги и посмотрел на Веру. Улыбнулся, кивнул ей и снова опустил взгляд в книгу. Вера сумела прочесть ее название: «Идиот» Достоевского.
– Он нас точно не видит? – уточнила она на всякий случай.
– Только силуэты, – ответил Шевердук.
– Ясно. Больной читает Достоевского?
– Да. Осадчий обожает классику. Он перечитал все книги из нашей библиотеки. Шекспир, Достоевский, Фолкнер… У него отличная память, и он может цитировать книги целыми страницами.
– Завидная способность, – сказала Вера. – Но я не уверена, что романы Достоевского – хороший выбор для пациента психиатрической клиники.
– Вы правы, – отозвался Шевердук. – Но мера вынужденная. Первый месяц мы держали Осадчего без книг, и он страшно буйствовал. Вначале объявил голодовку, потом попытался перерезать себе вены. Но как только мы принесли ему книги, он тут же успокоился и стал самым дисциплинированным пациентом клиники. В последнее время дела его идут в гору. Никакой агрессии. Никаких рецидивов. Эмоциональный фон в норме.
Вера снова вгляделась в лицо парня. Осадчий отвел глаза от книги и о чем-то задумался. На лице у него застыла спокойная, безмятежная улыбка.
– Какой у него диагноз? – спросила Вера.
– Шизофрения, отягощенная манией величия, – ответил Шевердук. – Он поступил к нам в крайне тяжелом состоянии.
– И какую альтернативную личность он для себя выбрал? Наполеон? Или какой-нибудь великий писатель?
– Ни то ни другое. Во время приступов парень считает себя богом.
– Кем-кем?
– Богом, – с усмешкой повторил Шевердук. – Однако нам пришлось здорово потрудиться, чтобы выяснить это. Бог, которым себя воображал пациент, говорил на странном языке. Мы считали его язык вымышленным, но потом почти случайно узнали, что это один из диалектов полинезийских дикарей. Пациент воображал себя божеством по имени Бакемаке, богом гнева и мщения, которому древние полинезийцы приносили человеческие жертвы.