Клон - страница 17
Она уснула счастливой и оттого спала крепко и безвозвратно. Новогодние сны материализовались, прошли вдоль стены и покинули дом. Когда пришел миг возвращения к яви и недоумению, она была в доме уже одна.
Машинально она проверила, на месте ли деньги и вещи, но все оказалось целым, и тогда слезы неожиданные и напрасные полились из глаз. Уехал литератор. Явился невесть откуда, заморочил, добился своей смешной цели и сбежал. Впрочем, оставил все же листик со стихами.
Она начала читать, но слезы мешали. На столе бутылка шампанского недопитая, нашлась и водка. Целый фужер нацедила, долго пила, давясь, наконец осилила, тронула вилкой салат, почистила мандаринку, поставила кофейник. Теперь можно было прочесть нескладные вирши.
Зачем вообще она это все себе устроила и позволила? Свалилась как снег на голову в Грозный, дома никого, дела в институте нехороши — и нужен ли этот институт вовсе? Дела сердечные не состоялись, а тут этот, с чебуреками и стихами. Кто угодно, только не поэт. Хотя бы вечера дождался, город бы посмотрел.
И все у них, у литераторов, наморочено. Все у них трагедии и драмы, все кадыки и петли. Все бы сбегать и в поезда прыгать. Ненадежные люди и несуразные. Она и шампанского хлебнула. Заварила кофе растворимого, покрепче, и стала читать дальше.
И тут вдруг ей подумалось, что он и не ушел вовсе, а вышел просто погулять и вернется сейчас. А сумку свою он взял рефлекторно и из любви к порядку. Она оделась и вышла во двор.
Дом ее первый на Индустриальной, и на первом этаже — гастроном. Он заперт сейчас, этот смешной магазин, продавцы, завотделами и толстый директор спят тяжелым похмельным сном. Она свернула за угол и по Парафиновой пошла к Социалистической. В окнах интерната горел свет. Тяжело встречать Новый год в больнице. Лучше уж в детдоме. Еще лучше с милым в шалаше, но это она только что испытала. На углу Абульяна и Социалистической к ней привязались пьяные мужики. Шли долго, но она нехорошо выругалась и плюнула на землю. Что-то в ней было сейчас такое, твердое. Отстали.
Оставалось поле внутри квартала. Абрикосовый сад со скамеечками и беседкой. Поэт не мог не быть здесь. Удивленные пальцы черных деревьев и краткая вера. Наверняка он где-то здесь шатался. Весной он бы не сбежал. Весной здесь рай. Абрикосовые деревья в цвету и промытая дождем черепица старых крыш. Там, где жили специалисты, — три этажа и балкончики. Там, где рабочие, — два этажа, и вечером можно просто открыть окно. Заводской район. Квартал локального счастья. На свежем снегу не нашлось его следов.
Трамвайчик «двоечка» простучал по рельсам. Новый год начался. Она попробовала подумать об омуте и потому отправилась на пруд, который по сей день назывался Сталинским.
Не нашлось его и здесь. Только трубы ТЭЦ и дым над ними. Зима выдалась теплой, и пруд не замерз еще. Может быть, он не замерзнет и вовсе. Она представила себя на дне, там, где осколки бутылок, банки из-под консервов и прочая дрянь, и взбодрилась. Только вот возвращаться в пустую квартиру не хотелось.
…Город был еще пуст и свободен от суеты и миражей дня. На автобусе, невесть откуда взявшемся из предутренних сумерек, она добралась до проспекта Революции. Здание Русского театра, основательное и монументальное, с рожками фонтанов, на которых снег и межвременье, — продолжение прогулки. Снег шел всю ночь необычайно густой и мокрый. Скрывал следы и приметы. Деревья, голые и жалостливые, тянули к небу ветви, снег лежал на них… Холодный и мокрый. Потом ее подвозили случайные попутки, потом она сама не могла вспомнить, где шла, где ехала. А где перемещалась сквозь времена и улицы в своем воображении. Морок новогодней ночи не отпускал ее.