Клуб гурманов - страница 6

У меня подогнулись колени, как при боязни высоты, только я была не на краю пропасти, а в кабинете Симона и слушала странную историю, которая происходила в кругу моих друзей. У меня за углом. В моей жизни. Один из нас поджег свой собственный дом, в котором находилась его семья. Такое случалось в отсталых районах, в неблагополучных семьях, среди беженцев или в гетто, но ведь не в нашей деревне, в районе вилл, в семье, где все друг друга любили и ценили!

Анжела плакала в голос. Ханнеке пробормотала, что ей надо в туалет. Я сидела, тупо уставившись перед собой. Симон погладил мое бедро и спросил, все ли в порядке. Я кивнула.

— Как странно все бывает, — хрипло проговорил он. Он крутил сигару между пальцами. И вдруг вскрикнул: — Боже мой! Ну почему? Почему?

Несколько раз пнул ногой по письменному столу, потом взял себя в руки, снова сел и сжал голову кулаками.

Вечером мы опять собрались за столом в кухне у Симона и Патриции. Как мы могли рассказать обо всем детям, как это на них подействует? Мы не могли уберечь их от этого. Корреспонденты из программы «Сердце Голландии» уже крутились вокруг сгоревшего дома, журналист из местной газеты тоже. Представитель полиции говорил о «проблемах в семейных отношениях». Завтра появятся новые статьи в газетах. Как бы то ни было, завтра наши дети услышат о том, что папа Люка и Бо пытался убить свою собственную жену и детей. Будет подорвано доверие детей к родителям, и никто из нас не знал, как смягчить эту боль.

Мы все задавались вопросом: какова наша роль в этой драме, могли ли мы предотвратить ее? В конце концов, все знали, что у Эверта проблемы, и каждый день слышали от Бабетт, как тяжело ей жить с ним последние полгода. Мы и сами это видели по его мрачному лицу и агрессивным реакциям.

Всю неделю до похорон мы все жили как коммуна, в доме Патриции. Мы хотели быть вместе, чтобы разделить растерянность и отчаянье и найти ответы на наши вопросы. Мы курили, литрами пили кофе, пиво, джин и вино, каждый вечер ужинали и говорили о скорби, о людях, которых потеряли, о нашем горе. Мы поверяли друг другу свои самые сокровенные сомнения и страхи, и между нами возникли настолько близкие отношения, что они воспринимались почти как влюбленность. Дети крутились у дома, их поминутно гладили и ласкали, они по первому требованию получали сладости и каждый день на ужин ели пиццу или чипсы. Люк и Бо вились среди своих друзей, избегая любого разговора и любого прикосновения. С ними обращались так, как будто у них всю неделю был день рождения.

Я была совершенно больна в тот день, когда мы переезжали в эту деревню. По-настоящему больна от страха. Между перетаскиванием коробок и приготовлением кофе для помогавших нам друзей я то бегала в наш новый туалет, где меня жестоко рвало, то судорожно глодала сухарик в надежде, что мой желудок успокоится и чувство паники меня покинет. Амстердаму, который так любили, мы предпочли природу, покой, удобные парковки, больше безопасности, и это казалось мне самым рискованным решением в моей жизни. Как будто только сейчас, оставив в городе все, что любила, я на всю жизнь связала себя с Михелом. Подружки, работа, моя любимая булочная, тайский ресторанчик за углом, возможность запросто напиться как-нибудь во вторник и оказаться вдруг на крутой вечеринке, где до тебя никому нет дела. А еще в Амстердаме у человека могут быть свои секреты. Не могу сказать, что меня очень тянуло на вечеринки, я уж сто лет на них не была, а никаких секретов у меня не было вообще. Но сама мысль иногда пройтись по городу не в качестве чьей-то матери или жены, а просто как Карен, художник-дизайнер, всегда готовой к приключениям, — делала жизнь, по-моему, чуть-чуть менее скучной.