Клубника на десерт - страница 62

– Он отошел от окна, но ко мне так и не повернулся. Я видел только профиль и пряди волос, отгораживающие от меня его глаза. Когда он снова заговорил, его голос неуловимо изменился, стал тише обычного. – Я весь состою из одних клише.

И внезапно я понял, что изменилось. Его жеманность ушла, переливчатый рисунок речи стал почти неразличим.

То было его потаенное «я», которое до сих пор мне доводилось увидеть лишь мельком. Раньше его словно окружало силовое поле, за которым он мог быть самоуверенным и ироничным, но теперь, когда оно пало, я увидел, насколько на самом деле он был ранимым и хрупким. Я знал: он не собирался показывать мне такого себя. Если бы он понял сейчас, что его стены рухнули, что я могу по-настоящему до него дотянуться, то немедленно возвел бы их снова – оттолкнул бы меня ударом бедра, помахал сквозь челку ресницами, кокетливо подмигнул и вновь стал бы называть меня «дорогой».

Больше всего на свете мне хотелось схватить его в охапку, прижать к себе и сделать все, чтобы ему стало хорошо, но я не знал, как приблизиться к нему так, чтобы он не оттолкнул меня прочь. Мне было страшно даже заговорить. Медленно я протянул к нему руку. Я был уверен: стоит мне к нему прикоснуться – и он обратится в пыль.

Одним пальцем я дотронулся до его обнаженного плеча. Он ничем не показал, что почувствовал прикосновение, но когда я медленно спустился по его руке вниз, его глаза закрылись, а из горла вырвался вздох. И тогда я подошел ближе.

Я двигался осторожно, бесшумно, я отчаянно хотел каким-то образом установить контакт с этой скрытой частью его натуры – завладеть им и сделать его своим. Я положил ладонь ему на поясницу, и он повернулся ко мне лицом.

И в этот момент я все понял по его глазам. Он сражался со слезами. Он отчаянно жаждал чего-то, о чем не мог попросить. Ему было стыдно за то, что он показал свою уязвимость, но он слишком устал, чтобы продолжать притворяться.

Стараясь говорить как можно тише, чтобы не спугнуть его, я промолвил:

– Коул, ничто в тебе не клише.

Он закрыл глаза. Его дыхание стало неровным. Я накрыл его щеку ладонью и притянул к себе. Когда его глаза открылись, они были мокры от слез и полны неуверенности.

Он посмотрел мне в глаза. И шепотом произнес всего одно слово.

– Джонатан.

Одно мое имя – и ничего больше. Но в этом единственном слове было все. Никогда еще он не называл меня так, ни разу. Его жест разжег во мне нежность. Тронул как ничто и никогда прежде. Заставил с внезапной, мучительной ясностью осознать, насколько превратно я воспринимал свое желание сделать его своим. Поздно. Я сам принадлежал ему, во всех смыслах этого слова, о чем до сих пор и не подозревал. Догадывался ли он об этом? Было ли ему не все равно?

Я крепко прижал его к себе и поцеловал. Я целовал его множество раз, но так, как сейчас – с трясущимися руками, с сердцем, застрявшим в горле, с ощущением, что он мне необходим, – ни разу. Я хотел познать его всего целиком. Я хотел каким-то образом тронуть его так, как только что тронул меня он.

Его губы были мягкими, теплыми, жадными. Он обнял меня за шею и поцеловал с отчаянием, которого прежде мне еще не показывал. Я полудовел-полудонес его до кровати и опрокинул на простыни. На нас оставалось белье, смазка упала куда-то на пол, но мне было все равно. Я не хотел прерываться. Я не хотел рисковать тем, что мы оба испытывали в этот момент. Я хотел одного: ласкать его, чувствовать его кожу, осыпать поцелуями его мокрые щеки и слышать его дрожащее дыхание у своего лица.

Я толкнулся к нему, и он, крепко удерживая меня, обвил мои бедра ногами. Мы ритмично покачивались, целуясь и обнимаясь, создавая лишь мягкое трение, и к тому времени, как оно довело нас до кульминации, мое лицо тоже было мокрым от слез. Я уткнулся ему в шею, а он стал баюкать меня, тихо нашептывая мне на ухо какие-то успокаивающие слова.

Я не знал, в какой момент мы поменялись ролями. Как и то, была ли разница, кто кого сейчас утешал.

Мне было ясно одно: все изменилось. Мы переступили некий порог, пересекли границу, которую и не думали нарушать. Но я не знал, сможем ли мы – захочет ли он – вернуться назад.