Клятва Асклепия - страница 7
— Послушай-ка, Пруденция. У тебя есть доступ к генному реестру? Нужно узнать. Кто теперь Йатаб, где работает и как его звать.
— Почему вы решили, что я буду скрываться?
— Давно о вас не слышал. Подумал, вы работаете под псевдонимом.
— Мне скрывать нечего. Хотите осмотреть ферму?
Йатаб, не давая вымолвить гостю слова, в течение часа водил его по подвалам, где пол был скользок, пахло плесенью, капало с потолка. Средневековый застенок, да и только!
— Этот экземпляр, — экс-профессор осветил фонариком слизистый ком в углу коридора, — самый перспективный. Электропроводный мицелий. Пока — один метр в секунду, это медленнее, чем у нервного волокна человека, но у нас полно времени для совершенствования. В отличие от вашей тупиковой цивилизации мы тут делаем ставку не на микробиологические финтифлюшки, а на осязаемую плоть.
— Грибы как вершина эволюции?
— А вы думали, что это будут одноклеточные? Не думали, конечно. Просто прокладываете им путь.
— Не понимаю.
— Ладно. Не надо понимать. Грибы и без меня справились бы, но приятно быть предтечей. Всегда побеждает кто-то маленький, незаметный. Динозавры царствовали, царствовали, пока ма-аленькая теплокровная крыса — наш предок — отсиживалась в норке, дожидаясь похолодания. Грибы терпеливее.
— Вы хотите сказать?
Йатаб не слушал вопросов. Он и обращался-то только к грибам.
— Грибница заменит нервную систему. Да и сам мозг. Человек погрузится в пучину непрерывного блаженства. Это сейчас мы испытываем то страх, то боль, то холод, то — куда как редко — радость. Но будущий симбиот заживёт среди оттенков счастья. От малого счастья, до беспредельного.
— А смерть? А свет?
— Что? А, это… Ша придумал. Эти ваши человеческие штучки меня больше не волнуют. Грибы пребывают в свете постоянно. Поэтому они не нуждаются в смерти.
— Профессор, спрошу без обиняков: вас не интересуют последние дни Пии?
— Кого?
— Пиа Антонини. Ваша ученица. Умерла. Безвозвратно.
— Да что вы говорите? Как интересно. Моя ученица? У меня не было такой ученицы. Учеником я могу назвать только доцента Ша. Но и его с натяжкой. Мы совершенно рассорились дюжину лет назад из-за его неверия в микологическую ось эволюции. Так-таки и умерла? Хм… Не фунгифицировалась?
— Что?
— Ну, не перешла в грибовидную форму, нет? Значит, Ша неисправим. Когда мы воцаримся, я обращу его в мухомор.
Задолго до конца экскурсии по подвалам Пий диагностировал у хозяина глубокую шизофрению, явно недобровольную, но и не требующую пока принудительного лечения.
— Ты должна инициировать расследование, — сказал Пий Пруденции, когда она вернулась с очередного вызова. Летальные случаи не повторялись, но работы всё же оставалось невпроворот.
— Никто не знает, как это делать! Нет же такой статьи: «убийство». Это невозможно. До сих пор было.
— Так я тебе объясню. В кодексе имеется статья «нарушение врачебной этики», так что всё можно провести в пределах медицинской структуры. Тогда ты и будешь возглавлять расследование. Нужно взять пробы всех ДНК. Для проформы. Но мне, мне нужно, чтобы ты как следователь вызвала на допрос одного-единственного человека.
— Йатаба.
— Нет. Нам нужен доцент доктор Ша. Любовничек. Его веществ в комнате Пии должно быть предостаточно.
Через день Пруденция связалась с Пием и сообщила, что Ша согласился на неофициальный допрос. В три утра, в кабачке «Симплиций», где особенно хорош свежий картофельный морс, у всех на виду. Он боится. Любой химико-автоматический суд в считанные секунды определит его виновность.
— И что ему грозит, как ты думаешь?
— Дисквалификация. Ссылка на пятьдесят лет.
— Звучит жутковато. Но я бы лучше сделал с ним то, что он с моей правнучкой.
— Вдруг он этого хочет?
— Ты права. А вдруг он захочет спокойно в годы ссылки совершенствовать своё смертоносное изобретение.
— В любом случае, решать-то суду!
Они полночи гуляли по улицам, выискивая новые кафе и неиспробованные сорта кофе, невесело возбуждённо смеялись.
Ша легко было узнать, ведь он прежде часто попадался им на глаза в компании Пии. Коротко стриженый, щетинистый, как морской ёж, он принюхивался к текущим по ветру новостям.