Клятва Люка Болдуина - страница 9
– Да, письменный стол обязательно, – решил он и, вынув из заднего кармана брюк чёрную записную книжку, аккуратно записал, говоря вслух:
– Один письменный стол в комнату Люка. Поставить у окна завтра. А, книги? Я вижу, ты любишь читать, Люк? –
заметил он, указывая на бюро, где тётя Элен положила две книги, которые Люк привёз с собой. – Что это? – спросил он, взяв в руки повесть о пиратах в южных морях. – Хм, –
осуждающе хмыкнул он. – Про пиратов? Разве ты ещё не вырос из такой чепухи, а, Люк?
А сборник сказок Ханса Кристиана Андерсена всерьёз обеспокоил дядю. Теперь в его улыбке уже не было снисхождения, в ней сквозили только сожаление и участие, словно он не знал, стоит ли вообще разговаривать с Люком на эту тему.
– Хм, сказки! Понятно. Ты любишь сказки, а, Люк?
– Я прочёл эту книгу дважды, дядя Генри, – гордо заявил Люк.
– Понятно. А твой отец не возражал против того, чтобы ты читал сказки?
– Конечно, нет, дядя Генри. Когда я был маленьким, он сам читал мне их вслух.
– По правде говоря, это меня удивляет, – сказал дядя
Генри, присаживаясь на край кровати. – Да, удивляет, –
повторил он с мрачной задумчивостью.
– Почему, дядя Генри?
– Твой отец был образованным человеком, Люк.
– Конечно.
– Скажи мне, Люк, когда ты был маленьким, ты верил в существование Деда Мороза?
– Верил, – улыбнулся Люк, ибо решил, что дядя над ним подшучивает.
– А потом вдруг выяснилось, что Деда Мороза нет? –
развёл руками дядя Генри.
– Просто я вырос из этих вещей.
– Интересно. В самом деле интересно, – продолжал недоумевать вслух дядя Генри.
– Что интересно, дядя Генри?
– Можно ли из этого вырасти? – с грустью спросил дядя Генри, и Люк понял, что дядя не шутит. – Ты честный мальчик, Люк, – продолжал он, и в его низком голосе появились нотки властности и настойчивости. – Мальчик должен быть честным. И мужчина должен быть честным.
Честным и мужественным.
– Честным и мужественным, – повторил Люк.
– Садись, Люк, я постараюсь объяснить тебе свою мысль. Я рад, что ты заговорил об этом важном деле, –
сказал дядя, глядя на книгу, которую держал в руках. –
Садись рядом со мной, Люк.
Сбитый с толку серьёзным тоном дяди и тем, что он не спускал глаз с книги, которая в его руках стала вдруг казаться чем-то дурным и непристойным, Люк с опаской присел рядом.
– Не знаю, уделял ли твой отец внимание таким вещам, – осуждающе заговорил дядя Генри. – Разумеется,
многое зависит от того, каким он хотел тебя видеть в будущем. Мне представляется, что он хотел видеть тебя честным и мужественным…
– А что плохого в этой книге, дядя Генри?
– Сказки! Что плохого в сказках? Что ж, это справедливый вопрос, Люк, – с готовностью подхватил дядя, ибо это был близкий его сердцу предмет, о котором у него, полагал он, было более здравое, нежели у прочих людей, суждение. – То, что я скажу тебе сейчас, Люк, – торжественно продолжал он, – поддерживают самые передовые умы человечества. – И вдруг, откашлявшись, спросил: – Мальчик мой, что, по-твоему, случилось с нашей планетой?
– Не знаю, – продолжая недоумевать, признался Люк. –
До сих пор я вообще считал, что с нашей планетой ничего не случилось.
– Естественно, естественно. Но ведь тебе известно из истории, Люк, что жизнь наша всегда состояла из беспорядков, а люди постоянно делали глупости. Люди лишены здравого смысла, Люк. Они боятся друг друга и страшатся собственного существования. Они боятся жизни, Люк.
Понятно?
– Видите ли…
– Ты, конечно, не понимаешь?
– Вроде нет.
– Я объясню тебе, почему все так сбиты с толку, Люк, объясню сейчас, пока держу в руках эту книгу. Вот в чём беда нашей планеты и большинства её обитателей. Люди любят говорить друг другу неправду. Понятно?
– Я никогда не говорю неправды, – настороженно сказал Люк. Он не понимал, что его ждёт, но чувствовал, что дядя выступает против него самого и что ему предстоит лишиться чего-то важного.
– Люк, – начал дядя Генри, подкрепляя свои доводы энергичными взмахами большого кулака правой руки, –
корень всех бед лежит здесь, в этой книге сказок… Что такое сказки? Ложь. Уже много тысячелетий люди рассказывают друг другу небылицы. Разве это не страшно, Люк?