Двое в аппаратной — долговязый научник в белом халате, с черными взъерошенными волосами, и элегантный господин в модном френче — переглянулись. И снова, как в первый раз, у больницы, каждый не увидел в другом ничего такого… никакого сияния или там белых лотосов, мужик как мужик. И обоих это успокоило.
— Все? Пойдем, выпустим ее?
На «ты» они перешли еще раньше, чем доехали до института.
— Не надо торопиться. Еще пару минут пусть побудет одна.
— Тогда можно три вопроса? — Журналист ловко выхватил наладонник и приготовился включать микрофон.
— А я и забыл, с кем связался! — Ким начал смеяться, но окоротил себя, почувствовав, что на глазах выступают слезы. Тот еще выдался денек. — Давай.
— Остальных добровольцев с депрессией вы теперь тоже вызовете на повтор?
— Почему бы и нет? Если врачи не будут против.
— А что с теми двумя, кто не почувствовал изменений?
— Я бы не стал их беспокоить. Может, они невосприимчивые… а может — и без нас достаточно совершенны.
— Еще вопрос: что будет дальше? Микрохирургическая терапия, новый стимулятор?
Ким широко улыбнулся.
— Ну ты оптимист. Пока неизвестно, долго ли продержится эффект. Потом, не совсем понятно, что он собой представляет: писать в отчете, что открыли смысл жизни, как-то неловко, да? Неочевидно и то, что эффект позитивен: один жену бросил, другой подрался на старости лет, третий квартиру продал… (Журналист ухмыльнулся в холеную бороду.) Будет ли прекрасна жизнь в социуме, где каждый понимает, что должен делать, чего хочет и в чем нуждается — вопрос спорный. Вообще, знаешь, как наши студенты говорят: кесарю кесарево, слесарю — слесарево. Если человек потерял ключ от своего дома, слесарь может сделать ему новый. А остальное… Не спрашивай, что будет, спроси — чего бы я хотел.