Ключи от дворца - страница 39

Эшелон остановился в Куйбышеве. Железнодорожный узел со всей неисчислимостью своих главных и маневровых линий на многие километры был забит воинскими поездами. Теплушки перемежались платформами, с которых ищуще и колко смотрели в небо расчехленные зенитные орудия, спаренные и счетверенные пулеметы. Подстерегающие жала зениток уставились в синеющие меж облаками просветы и с крыш многих станционных зданий. Выпускников предупредили: от эшелона не отходить. С минуты на минуту могут дать отправление. Но стояли уже второй час. Проходили к мостам через Волгу составы, на пульманах которых, словно сама спеленатая смерть, лежали авиабомбы; грузно прогибали рельсы платформы с танками; остро пахнув навозом, проехали один за другим эшелоны кавалерийской дивизии; потянулись старательно прикрытые от любопытствующего глаза брезентом силуэты каких-то загадочных махин. Плыло, нескончаемо плыло на колесах шанцевое имущество, обозное, фураж, понтоны, объемистые свежеструганные ящики с боеприпасами… Все сложное, многотрудное хозяйство войны, ее ударная взъяренная сила, тысячи и тысячи тонн стали, взрывчатки, горючего, которые должны были качнуть чаши заколебавшихся весов, спасительно потянуть вниз ту, единственно нужную, на которой была судьба народа. Вот только поспело бы все это вовремя и к месту…

Алексей с безотчетной пристальностью смотрел на сновавшего между двумя составами, от вагона к вагону, смазчика. В измаранной мазутом косоворотке старичок, прихрамывая, тащил едва ли не пудовую масленку. И этой своей обшарпанной рубахой, и ухватистыми движениями рук, и всклокоченными волосами над вспотевшим морщинистым лбом он напомнил Алексею отца, каким тот был, когда не начальствовал, а работал машинистом. А ведь и от имени этого безымянного смазчика говорил недавний суровый приказ…

Смазчик поравнялся с теплушкой политруков.

— Ждете, сынки? Подзаправлю и вас… Всех своих коней напою… Как это поется — «на позицию дедушка провожает бойцов…» Укатите, не беспокойтесь. Тут в Самаре все равно делать нечего. Буфет закрыт. Лично с моей стороны никаких заминок. А если дадите закурить офицерского, то и тем более.

Простосердечное балагурство и благожелательность старика развеселили всех, Мамраимов первым протянул кисет.

Смазчик наскоро слепил цигарку, пыхнул и, уже отходя, жестом радушного хозяина потянул проволочное кольцо стоявшего неподалеку водоразборного крана.

— А пока освежитесь.

Из широкой трубы с гулом хлынул каскад воды.

— Вот спасибо, папаша, надоумил… — отозвались в ближайших вагонах.

Наземь посыпались красноармейцы. Сбросив гимнастерку, подбежал к крану и Осташко. Он с наслаждением подставлял голову напористо бьющей струе, захватывал и пригоршнями кидал ее на плечи, грудь, а сквозь всплески, сквозь смех прорывалось разноголосое:

— Ух и хороша волжская водица! Силища!..

А уж сквозь водопадный шум доносилось врастяжку зовущее:

— По ва-агон-а-ам!..

И снова по сторонам — поля, степи, березовые рощи, темно-зеленые поймы рек, околицы и дымки селений, разъезды, полустанки… Настежь отодвинуты скользящие на роликах двери вагонов. На каждой, согласно наставлению, внушительный брус, чтобы кто-либо не зазевался, глядя на эту нескончаемую ширь земли, не полетел кубарем под откос. Полетит — не нагонит.

Все в новинку, все незнакомо, и все будит острое любопытство на кружевных витках узенького лесного проселка, ведущего туда, к передовой. Да полно — к передовой ли? Очень уж мирны и дышат заповедной тишайшей благодатью укромно проглядывающие сквозь листву грибные поляны, орешники и рябинники окрест дороги — все целехонькие, ни одна ветка, ни одна окропленная червонным кисть не надломлена озорной ребячьей рукой. Под стать этой медвежьей глухомани и возница. Хоть на нем и побуревшая солдатская гимнастерка, и пилотка с новенькой военторговской звездочкой, а свою егерскую рыжую бороденку уберег, отстоял… Да и фамилия прямо-таки здешняя — Уремин…

— Вот и вторая рота теперь с комиссаром, — довольно проговорил он. За те несколько километров, которые они проехали, Уремин уже трижды перекладывал в повозке мешки с какими-то крупами, соскакивал к стожкам на обочине, чтобы прихватить сенца, натягивал поровней сползавший брезент. — Да вы устраивайтесь, товарищ комиссар, поудобней, дорога неблизкая.