Книга алхимика - страница 13

Целесообразность. Конвеньенсия. Это слово, бесконечно повторяясь, звучало в мозгу Пинсона, словно эхо рокочущего храпа спящих бойцов.

Быть может в том, что случилось с ним сегодня, есть высшая справедливость? Огаррио явился словно палач, посланный самой судьбой, покарать Пинсона за преступления, в которых он, Пинсон, давно уже признал себя виновным. «Я заслуживаю смертного приговора, и сержант приведет его в исполнение», — думал профессор. Они оба с Огаррио прекрасно понимали, что если он, Пинсон, попадет в руки фашистам, то его расстреляют. И поделом. Постыдный конец позорной жизни.

Если ценой его смерти можно спасти бойцов, он на это готов. Пусть они и сталинисты, но все же они солдаты, как и его сын. «Быть может, пожертвовав собой, я хотя бы частично искуплю вину за ошибки, допущенные за всю свою бессмысленную жизнь, — думал Пинсон. — Вдруг мне хотя бы так удастся расплатиться за смерть Рауля». Однако в глубине души профессор понимал, что фашисты ни за что не пойдут на переговоры. Франко, по сути дела, современный крестоносец, считающий, что он ведет священную войну. Если республиканцы шли в бой с криком «Но пасаран!», то у фашистов относительно своих врагов было другое кредо: «Безоговорочная капитуляция и заслуженное возмездие». Совершаемые зверства, без которых не обходилась ни одна победа фашистов, наглядно свидетельствовали об их фанатизме. А фанатики не идут на переговоры. Беда заключалась в том, что у Огаррио не останется выхода, и он в итоге подорвет собор вместе со всеми заложниками. Сержант — идейный сталинист, и он не готов идти на компромиссы.

«Да, я готов принести себя в жертву, — лихорадочно размышлял Пинсон, — но что это даст? Ничего. Надо как-нибудь помешать сержанту воплотить в жизнь свой план. Речь идет не только о моей жизни. На карту поставлены судьбы многих других невинных людей». Он опустил взгляд на взъерошенную голову внука. Томас… Он еще ведь и жить толком не начал. И его внук станет жертвой ненависти, от которой сейчас захлебывается несчастная Испания? Нет, он, Пинсон, не может такого допустить. Не может и не допустит.

Вдруг перед мысленным взором профессора возник образ Рауля — таким, каким он запомнил сына в миг их последней встречи на вокзале, когда Рауль снова уезжал на фронт после второй, и последней, увольнительной. Пинсон вспомнил решительное выражение лица Рауля, когда тот высунулся из окна вагона, чтобы проститься. Рауль прекрасно осознавал, что едет на войну, где может погибнуть, но при этом, судя по лицу, он был преисполнен уверенности, что поступает правильно. Для него готовность жертвовать собой представлялась естественной. И вот теперь Пинсону казалось: он чувствует то же, что и сын.

Пинсон сам не заметил, как задремал. Ему приснилось, что он снова стоит на платформе у вагона, а Рауль смотрит на него из окна вагона. Пинсону почудилось, что Рауль знает, о чем думает отец. Глаза молодого человека блестели, а губы расплылись в ироничной улыбке. Так случалось всегда, когда он брал верх над отцом в спорах о политике. Пинсон почувствовал, как его сердце переполняет радость. К нему внезапно пришло осознание того, что Рауль простил его и готов дать еще один шанс.

Но что ему предпринять? В данный момент они с Томасом в безвыходном положении. «Что мне делать?» — умоляющим голосом обратился Пинсон к сыну, но тут паровоз дал свисток, и поезд тронулся.

Рауль лукаво улыбнулся. И снова Пинсон узнал столь родное выражение лица. Так сын улыбался, когда знал ответ на вопрос, а он, Пинсон, профессор, ученый с мировым именем, — нет. Как и раньше, он бросал отцу вызов, ставил перед ним задачу отыскать ответ самостоятельно…

Пинсон резко проснулся. Вокруг него по-прежнему храпели бойцы. Живот будто бы свело, а в висках стучало. Ощущение было знакомым. В последний раз оно посещало его давно, в дни предвыборной гонки. Ощущение было зарождающимся чувством решимости, в те давние времена — реакцией на беспардонную наглость конкурента в выборной гонке. Как правило, на следующий день Пинсон произносил столь зажигательную речь, что не оставлял от оппонента и мокрого места. Профессор посмотрел на Огаррио холодным изучающим взглядом. Никаких компромиссов с этим человеком у него быть не может. Он убил Лупиту. Он угрожал его внуку. «Следует быть умнее, — подумал Пинсон, — сейчас у него на руках все козыри. Ничего, надо держать ухо востро и ждать удобного момента. Пока буду строить из себя покладистого малого. Как только подвернется возможность, я отомщу».