Книга для зимнего чтения - страница 5

Итак, вначале сад изобиловал пионами. Когда сорта исчислялись сотнями, отец, просматривая многочисленные руководства и справочники, начинал все больше обращать внимание не на технику размножения или советы по уходу и пересадке, а на последнюю строчку «лучше всего сочетается с...» вот тут-то, как правило, и таилось очередное увлечение отца, готовое прийти на смену надоевшему фавориту. От старых увлечений отец избавлялся щедро и безжалостно (нет, он их не сжигал и не вырубал топором), слово «безжалостно» я употребила в смысле отсутствия жадности коллекционера, которому жалко лишиться даже картины, которая не нравится, только потому, что она — часть коллекции). Отец совершенно не жалел недавних любимцев, которых еще вчера укрывал от жары замысловатыми конструкциями из прутьев и маминых батиков). Он дарил их соседям, друзьям и знакомым, пересаживал в «основной» сад, и даже устраивал «благотворительную» акцию — просто дарил цветы на местном рынке, чем нажил себе кучу врагов среди прижимистых местных крестьян, не понимавших этих прихотей. И даже когда отец приходил на рынок «с пустыми руками» - просто чтобы что-нибудь купить, на него поглядывали с опаской и недоверием. Поэтому на рынок я любила ходить с мамой — ее, наоборот, крестьяне жалели — ведь ей приходилось общаться с этим чудаком каждый день! - и старались выбрать для нее лучший кусок телятины, арбуз покрупнее, творог пожирнее. А мне совали кто огурец, кто яблоко, кто насыпал горсть малины. Но больше всего на рынке я любила не эти угощения, а одну старушку, прилавок которой находился в самом дальнем углу рынка. Он был весь уставлен разнообразными замысловатыми коробочками с разноцветными порошками, пучками сухих веток, шишками разных размеров: от мелких ольховых до душистых сосновых и кедровых, таинственными пузырьками и мешочками с сухими травами, засушенными цветами гортензий, бессмертника, роз, карима. Она тоже всегда угощала меня нанизанной на соломинки лесной земляникой и желтыми восковыми яблочками, каких я больше нигде никогда не встречала, и дарила маленький веночек из сухих трав: пшеницы, пижмы и бессмертника, или дикого лука и фиолетового карима, или из гипсофилы и высушенных роз или сердечко из мха и ольховых шишечек. У ее ног обычно дремала большая дворняга. Эта старушка с рынка была похожа на добрую фею-покровительницу цветов. Иногда мне кажется, что она и была феей. Я никогда не видела, чтобы кто-то давал ей деньги за купленный венок. Но, может, я просто этого не помню. Мой отец всегда подходил к ней, и они долго болтали.

Пионы были первым увлечением отца на моей памяти. Огромные шапки бордовых и нежно-розовых цветов со свежим ароматом. В них так приятно уткнуться носом после дождя и вдохнуть их легкий аромат! Но когда пионы отца получили официальное признание красоты, выразившееся в том, что однажды утром во всем саду не осталось ни одного цветка (потом Сиро рассказал нам, что в тот вторник на рынке двое парней продавали необыкновенной красоты пионы, «почти как у вас в саду») им на смену пришли колокольчики всех цветов и размеров. Потом их сменили клематисы. Клематисы тоже удостоились высокого признания: со всей округи приходили смотреть на возвышавшуюся посредине участка лиловую башню - проволочную конструкцию, плотно увитую цветущим клематисом. И на темный дуб, увитый воздушными нежными цветами белого ломоноса. Еще бы, ведь тогда они были редкостью и экзотикой. Сам мистер Знатный Садовод из Кьянти, владелец немыслимо редких растений, небывалой двухэтажной оранжереи, коллекции орхидей и прочих чудес пожаловал к нам с визитом, чтобы сфотографировать папину коллекцию клематисов. Чтобы заполучить фиолетовый «Beauty of Worcester” он готов был пожертвовать главным сокровищем своего семирамидского сада: яблоней, которая плодоносит без цветения! “Подумайте сами, как это удобно – агитировал слегка оробевших и переглядывавшихся в нерешительности маму и приехавшую погостить тетю Знатный Садовод – вы больше не зависите от пчел, не боитесь поздних заморозков! Ваша яблоня будет усыпана плодами даже в самые неурожайные годы!” Отца дома не было, и обмен состоялся. Яблоня, действительно, ни разу не цвела и за 20 лет я не видела на ней ни одного яблочка.... после этой истории клематисы отодвинулись на второй план, и отец увлекся злаковыми. Это вовсе не значит, что папин «экспериментальный» сад был садом монокультуры, садом селекционера-фанатика. Ему нравилось экспериментировать не только с сортами, но, и прежде всего с цветами, формами и в конечном итоге со стилями, поэтому сад очень редко «дорастал» до задуманного варианта. Чаще всего он был в той или иной стадии «переделки». Да и «задуманного» варианта, как такового, не существовало. Отец мог увидеть в каком-нибудь журнале фотографию сада, и, в нарушение уже начатых работ, переделать газон под пруд. Конечно, это слишком экстремальный пример, такое случалось не часто, как всего однажды отец решил переместить 200-летнюю оливу. При этом он отнюдь не был подражателем. И понравившаяся фотография просто вдохновляла его, подсказывала собственную идею, открывала глаза на что-то новое, он вовсе не стремился буквально воссоздать чужой сад. Такой плагиат даже не приходил ему в голову, как не приходит это в голову талантливым поэтам. Какая-нибудь часть сада всегда была перекопанной, с натянутыми ленточками, колышками, размечавшими границы участков, и растения перекачевывали с места на место, но у отца была легкая рука и потери были минимальны. Отца такой непрезентабельный вид сада нисколько не заботил. Сад был отгорожен от основного, «хозяйского» парадного сада густой изгородью, напоминавшей лабиринт, поэтому попасть в него было не так-то просто. Посторонних он сюда не звал, это был его сад, и его увлекал сам процесс пересаживания, создания новых сочетаний, созерцания, размышлений. Он сознательно не прибегал в своем саду к автоматическому поливу не только потому, что каждый раз его пришлось бы перемонтировать, следуя ежегодным перепланировкам, но и потому, что он считал это наилучшим временем наблюдения за садом и оценки, что куда следует «перебросить». Он даже пробовал себя на ниве селекции, тогда и мне перепадала работа по подсчету раздвоенных лепестков, опылению, завязыванию семенных коробочек в специальным мешочки, выдергиванию забракованных отцом экземпляров и пр. Может, вам покажется странным, что у отца хватало на все это времени, ведь он работал садовником в огромном саду, и дел там хватало. Но, во-первых, отец занимался любимым делом, у него в руках все спорилось, поэтому он успевал сделать вдвое-втрое больше других. Хотя иногда он прибегал к разным хитростям — приглашал в сад деревенских мальчишек и перепоручал им нехитрые дела, вроде сбора опавших листьев или перетаскивания отпиленных веток. За это он покупал им мороженое и катал на старой хозяйской кобыле. Все были довольны. Более сложные обязанности он поначалу тоже передоверял одному деревенскому парню, но после того как тот, видимо, впервые взяв в руки электрическую газонокосилку, скосил под корень гортензию и флоксы, - то ли не смог удержаться от искушения убрать из сада вообще все, то ли не разобравшись, что нужно скосить, а что оставить, папа отказался от его помощи. Хорошо еще, папа случайно вышел из «своего» сада — он что-то забыл в доме, иначе этот слишком усердный косильщик добрался бы и до зарослей плюща или принялся бы соскабливать мох со статуй. Всякие лекарственные, целебные растения тоже были увлечением отца. О лимоннике он впервые услышал от мамы — ее дед был геологом и привез из Уссурийского края лимонник и элеотероккок. Они вполне акклиматизировались в Подмосковье. Отец сразу же загорелся идеей посадить этот фрукт пяти вкусов, как его называют в Китае, у себя в саду. Первую лиану он привез из России, но она не выдержала засушливого и длинного тосканского лета, и погибла, тогда он отыскал питомник в Германии, и заказал сразу пять растений.