Книга дворцовых интриг. Евнухи у кормила власти в Китае - страница 13
. Принятие запрета рассматривалось как победа горожан и доказательство того, что «системы наблюдения несовместимы с демократией, а жители должны иметь возможность выражать свою позицию»[59].
Признание горожан самостоятельной действующей силой ставит вопрос о том, кто именно действует в городе, пронизанном технологиями. До недавнего времени ответ теорий умного/цифрового/сетевого города был достаточно очевиден: участником городской жизни является отдельный человек, неважно, признается ли она/он киборгом – гибридом человека и технологий – или биологическим существом[60]. Воплощением отдельности был «человек мобильный» – пользователь сотового телефона[61], навигатора, планшета, других персонализированных устройств, игрок в различные городские игры[62]. Предполагалось, что «человек мобильный» получил относительную свободу от пространства, ведь портативные устройства освободили своих владельцев от проводов, ограничивавших их перемещения, заменив жизнь «у телефона или компьютера» жизнью «с телефоном или компьютером». Максимально приспособленные под интересы своего владельца функциями, настройками, декором, хранимой информацией, гаджеты и девайсы укрепляли значимость отдельного человека и повышали ценность частной жизни и приватности[63]: «Мобильные телефоны позволяют своим пользователям носить свой дом с собой»[64], создавая непрерывное мобильное приватное пространство.
Увеличение времени, которое мы проводим в интернете и мобильных устройствах (игры, чтение, слушание музыки – не обязательно онлайн), привело к росту алармистских настроений. «Интернет убивает общество», «мобильные технологии разобщают людей», «подрывают социальный порядок»[65] – аргументы, отчетливо звучавшие в общественных дебатах в 2000‐х – начале 2010‐х. Сосредоточенность на девайсах и пребывании онлайн рассматривалась как угроза семье, дружеским связям и обществу в целом. В таких опасениях нет ничего нового: любое серьезное изменение медиасистемы сопровождалось предостережениями, в которых использовались практически те же слова и сюжеты. Например, Джеймс Монако так описывал взгляды исследователей 1970–1980 годов на природу и опасности телевидения: «Оно высасывает из семьи разговоры как какой-то злобный пришелец. Оно разрушает время. Оно заменяет родителей (или детей), мужей (или жен). Для слишком многих из нас оно проживает за нас нашу жизнь»[66]. Звучали опасения, что в «дивном новом мире» технологии захватят внимание пользователей и ослабят их связи с другими людьми. Этот сюжет получил новую жизнь в антиутопиях последнего десятилетия – например, фильмах «Она»[67], «Ex Machina»[68], сериале «Черное зеркало»[69] или фильме «Бегущий по лезвию 2049»[70] (неоднозначном сиквеле «Бегущего по лезвию»[71] Ридли Скотта 1982 года, культового фильма о трагическом притяжении и несовпадении человека и технологий). Восприятие ситуации меняется в 2010‐х годах, когда персональные устройства, связанные онлайн-коммуникацией, продемонстрировали свою эффективность в качестве инструмента мобилизации и создания кратковременных или долгосрочных сетей общения – в повседневной жизни или во время протестных и кризисных событий. Ли Рейни и Барри Веллман, ведущие теоретики сетевого индивидуализма, подчеркивали: «Люди не зациклены на гаджетах, они зациклены друг на друге. Когда они выходят в интернет, они не закрываются от мира. Они общаются с другими людьми… Когда они идут по улице, набирая сообщения в своих смартфонах, очевидно, они общаются. Их связи постоянно расширяются, но это связи, которые устанавливают сами люди, а не автоматическая принадлежность социальной группе»[72].
Действенность интернет-технологий и социальных сетей как инструмента массовой мобилизации и способа организации коллективных действий впервые проявилась во время Арабской весны 2011 года[73], когда «Facebook [использовался], чтобы назначить дату, Twitter, чтобы поделиться логистикой, YouTube, чтобы показать миру, а всё вместе, чтобы соединить людей»[74]. Впоследствии консолидирующая сила онлайн-ресурсов уже целенаправленно использовалась горожанами и городскими активистами. Именно ей противостояли городские власти, либо отключая интернет, либо пытаясь перевести игру на свое поле с помощью онлайн-платформ и приложений для мониторинга городских проблем, подобных приложению «Активный гражданин» в Москве.