Книга Корешей - страница 33

Подарил по фунту кофе и тренеру, и учительнице сына, и теще с тестем — все равно три фунта осталось. Пиши — не хочу. Я сейчас живу как и мечтал — на полную. Жалко кофе приходится приворовывать — но дак на кампусе незаметно. И потом в этом тоже есть свой малхоланд драйв.

13

Тед - банки с верхнего яруса. Он пробил через санчасть колеса-дипресанты и теперь вечно спит. Рассказал доброму доктору, как его терзает закрытое пространство бывшей палаты для беременных зэчек. А доктору только поощрение за такую медпомощь — тюряга тройной счет за его колеса выкатит бюджету округа.

Тед спит как убитый, не двигается и даже не дышит. Хороший банки — не мешает спать. Не трясет шконарь. Он вечно лежит на спине, скорбный и восковой. На плече корявый богохульный портак — человек сношается с крестом.

- Это чо он йобет-то у тебя, беспутник эдакой? Крест?

- Не. Не крест. Это он слово «it» йобет

- И чо? Не понял я...

- Чо? Не понял что-ли? Фак ит. Fuck it — типа «все похер»

- Это ты хорошо. Правильно. Фак ит. Самый подходящий девиз, если вас не за хрен швырнули в тюрьму.

Я бужу Теда принять «чау» и в церковь — раз в неделю. Тед благодарен. Я правильный банки.

Тед спит в Кэнди за незаконное хранение оружия.

«Самые лучшие пистолеты — мальцы, 22 калибр. В башку целишь, Рик, а пуля не идет на вылет — силушки ей не хватает. Все чистенько так, ни крови, ни мозгов — как в футляре, залюбуешься. Весь Моссад ходит с двадцать вторым калибром, чтоб ты знал.

Обычно Тед ест вяло и без аппетита — сказываются транки. Он даже с пуэрториканцами о них только и шуршит. Увидит бывалоча пуэрторикана и спрашивает подделываясь под испань: «Тррранкило?» - типа «Все путем, тишина?», а те ему «Да, транкило, транкило, не сы».

Начали мы с Тедом — не очень. Я только въехал в Кэнди, и еще не знал никого толком. Всем полагается пластиковый ящик от стеклотары — который ставят под шконарь и хранят там положенное шерифом имущество. Ящиков ровно столько сколько пассажиров на «Кэндиленд лайнз». Но один ящик превратили в урну в умывальнике — чтоб новичку было веселее. Теперь каждый свеженькой ждал пока кто-нибудь не соскочит и шустро мчался забирать его ящик. Чтоб жизнь уж совсем раем не казалось.

Я переночевал в отстойнике для буйных пока оформлялась моя путевка в Кэнди, а с утренней пересменкой в пять тридцать утра бодро поднялся на борт.

Вещей было-то всего маленькая тюремная зубная паста — Мейд ин Индиа, щетка размером с большой палец ноги — чтоб не зарезал ей охрану, и вшивая брошюрка внутреннего распорядка, на которой я еще напишу свою бессмертную Войну и Мир. Тед вяло приоткрыл глаза и сказал: «Можешь пока весь свой гарбидж в мой ящик кинуть». И потерял сознание.А в обед он забыл о своем волеизъявлении и уже шипел на весь барак: «от сука, не успеют заехать уже чужие ящики хватают, крысы, крысы вонючие». Мне и без его гостеприимства было крайне тошно и я, помнится проклял тогда Теда сквозь зубы и по-русски.

Проклятие сработало. Через три часа был плановый шмон в Кэнди — мой первый плановый еженедельный полицейский беспредел, когда я с грустью подумал: «опять ведь сижу, опять сижу, вот сука». Не тоскливо сидеть только первый раз — когда по неопытности всерьез опасаешься за собственную жизнь. В последующие залеты ты уже знаешь что делать — хоть в киргизской тюрьме, хоть в округе Кайохога.

Менты обряженные как оранжевый астронавт Джон Гленн, перевернули все вверх дном и забрали бананы, пончики, яблоки сохраненные некоторыми голодающими (не положено, тараканов разведете, джентльмены) и, конечно, пустые пакеты несчастных бэгготов.

Больше других пострадал Тед — у него не было аппетита из-за колес и удалось скопить за неделю: банан, стеклянное безвкусное яблоко и два запаянных в пластик пончика с таким содержанием ГМО, что в богатых районах Калифорнии их сразу бы приравняли к оружию массового поражения.

Потревоженный Тед метался, как чикен, у которого разорили яйцеклад и умолял ментов сжалится, а я искренне радовался первой настоящей тюремной радостью. Обычная история в местах где сильно не дают распустить руки, а справедливость вершиться приемом который мой друг, режиссер Бурмистров называет: «Deus ex machina».