Книга Обид Карак-Азум - страница 2

И остались те неукротимые воины, готовые сражаться до смерти не примирившись с поражением. Они где-то там, за Пустошью на востоке, среди хребтов Караз-Анкора и на севере, за землями людей Порубежных Королевств, в Карак-Норне, что зовутся пиками Серых гор. Пусть они закрылись в своих крепостях, пусть даже погибнут так и не собравшись в единую силу, но ни один гном не уступит там пяди своей земли, не пролив при этом своей или вражьей крови.

Но эта, жалкая горстка кланов дави, сумевшая пережить те чёрные дни поражений и скорби, прозябала у бедного подножия гор Карак-Азум, обречённая на верную и позорную смерть от рук гроби или других тварей населяющих Старый свет. Если судьба не решит иначе, если боги не потеряли веру в своих детей…

Тихий знакомый звук, донёсшийся из большого дома, заставил Торвальда открыть глаза. Его грубое, изрезанное морщинами лицо, на которое наложили свой отпечаток злобный нрав и бурная жизнь, смягчилось. Кто бы не ворчал, кто бы не открыл двери этой лачуги изнутри, он одним звуком заставил сердце гнома забиться с могучей силой.

Но в дверном проёме никто не показался. Прогремел лишь старческий, но уверенный голос:

— Клянусь вершинами Караз-Анкора! Здесь есть один дави, который заставит тебя забрать свои слова назад, и волею Грунгни я сделаю это! Даже если придется вырезать обиду на твоей заднице.

Торвальд сощурился. Солнце в этих горах слепило. Несмотря на долгие странствия по поверхности, глаза гнома лучше видели в темноте подземелий.

— Покажись! Заткни мою пасть как требуют того традиции нашего народа.

— Традиция должна уважаться, поскольку это — голос наших предков, — прорычал голос. — Не спеши сынок, не спеши, позволь мне натянуть портки!

Последнее слово заглушил взрыв. Искры и пламя с треском ударили из дверного проема, тут же уложив Торвальда на лопатки. Когда черный дым рассеялся, показался начищенный до блеска ствол Громобоя — грохот ружья был подобен грому, а диаметр пули часто сравнивали с зимними яблоками растущими лишь в северных провинциях Империи. Сами же люди, зачастую склонны называть эти пули "снарядом".

— Похоже, живой. — Голос был мягкий и высокий.

Он услышал шарканье множества ног. Торвальд шевельнулся и с трудом приподнял тяжёлые веки.

Рядом стоял старец с плотной серой бородой, облаченный в толстую железную кольчугу обитую медной каймой вокруг рукавов и накидку с красным молотом на груди. Он опирался на своё ружье, так как левую ногу ему заменял неумелый безобразный протез, а отсутствие правого глаза скрывала черная потрёпанная повязка. Старик добродушно улыбался, наблюдая единственным глазом, как поверженного воина окружала удивлённая и теперь уже шумная толпа.

Кто-то из молодняка подступил совсем близко, принялись собирать с земли осколки, того самого "снаряда". Все это время Торвальд приходил в себя, молча наблюдая за происходящим он ощупал на груди уцелевшие кольца кольчуги.

— Разве это возможно, дядя Хаакам? — обратился один из молодых гномов к старцу. — Почему чужак жив, а твоя пуля раскололась на мелкие части?

Толстые губы Хаакама растянулись в улыбке, обнажив ряд белых и всё ещё крепких зубов.

— Доверяй камню и железу — камень и железо всегда были истинными друзьями гномов, — сказал старик исполнившимся благоговения наблюдателям и протянул руку Торвальду. — Смотрите и учитесь доверять железу, что ковали в кузницах Восьми Пиков Карака, а не в адских горнах предателей Хаоса или Пустошах ненавистных зеленокожих. Смотрите и знайте, что не в силах дави причинить вреда своему брату. Грунгни не забыл нас, он подарит нам храбрую и достойную смерть!

Они посмотрели на него, и сердце подпрыгнуло в груди Торвальда. В обращённых к нему лицах он заметил слабые, нерешительные проблески надежды.

— Благороднейший Хаакам, прошу простить меня. Я не знал… — Торвальд бросил мрачный взгляд на ногу старика, — Никто из твоих гномов не откликнулся на обиду.

— И это бы всё испортило, — ответил Хаакам посмеиваясь. — Нет лучшего повода для гнома чем обида и нет лучшего знака от Грунгни, чем уцелевший от выстрела гном! Твои знания были верны о деревнях Карак-Азума и действия, я верю, не напрасны.