Книга победителей - страница 2

Звезды театра и кино, музыки и спорта… Я сознательно не атакую героев и не стремлюсь уложить их на лопатки. Абсолютно убежден, что в любви и позитиве можно раскрыть собеседника гораздо глубже, и вот уже он рассказывает об очень сокровенных вещах… А мне каждый раз хочется дойти до самой сути.

Марина ЛАДЫНИНА… Легенда кино, любимица нескольких поколений зрителей, народная артистка Советского Союза, лауреат пяти (!) Сталинских премий, – по количеству подобных наград она рекордсменка.

В начале 90-х я работал в отделе литературы и искусства еженедельника «Неделя». В сентябре 1992-го мы напечатали очерк критика и литературоведа Виталия Вульфа «Свет далекой звезды», посвященный Ладыниной. Я готовил материал к публикации и, получив «сигнальный» экземпляр, позвонил, не без робости, Марине Алексеевне на домашний телефон. «Благодарю вас и прошу прислать десять экземпляров», – сказала Ладынина чистым звонким голосом, и в конце добавила: «Я могла бы рассказать вам много интересного». Эта фраза обрадовала меня, но больше удивила: я не раз слышал от коллег-журналистов, как долго и тщетно они добивались встречи с актрисой. Ладынина с 1954 года (ей тогда было 46 лет) не снималась в кино, напрочь отказывалась давать интервью и уже много лет избегала фоторепортеров. Она стала великой затворницей. Почти как Грета Гарбо, которая на пике кинокарьеры удалилась от внешнего мира и тщательно оберегала свою дальнейшую жизнь.

И все-таки, вдохновленный словами Марины Алексеевны, я пытался в течение трех недель договориться с ней о встрече, но по разным причинам встречу она переносила в туманное будущее. Когда я окончательно потерял надежду, раздался звонок Виталия Яковлевича Вульфа: «Мы с тобой приглашены к Ладыниной домой на чай. Принеси фотографию из «недельской» публикации – надо вернуть ее хозяйке. И на всякий случай захвати диктофон».

Наконец, мы в доме на Котельнической набережной. Пока шли в подъезде по длинному коридору, хранившему тайны сталинской эпохи, я мысленно рисовал портрет сегодняшней Ладыниной. Но как только открылась дверь, я был ошеломлен: на пороге стояла худенькая бойкая женщина, на вид лет 65-ти (хотя на тот момент его было 84), в черных брюках, элегантной малиновой мохеровой кофте, белой сорочке. На лице – модные очки в широкой оправе, они укрупняли красивые карие глаза. Пикантная деталь: Ладынина забыла убрать одну бигуди, но сказать ей об этом было неловко. Позже она сама это заметила и рассмеялась. Но эта бигуди придавала ее облику какую-то домашнюю трогательность.

Энергичным жестом Марина Алексеевна пригласила нас в гостиную. Никакой роскоши. Почти спартанская обстановка. По нашей просьбе хозяйка комментирует фотографии, висящие на стене. Вот она в юности: «Я тут хмурюсь, хотя характер у меня жизнерадостный. Видно еще тогда я предчувствовала: не все в жизни будет сладко». Здесь же – фотография дирижера Герберта фон Караяна. «Хоть и безграмотная, выросла в деревне, – отшучивается Ладынина, – но всегда любила ходить в консерваторию. Концерт Караяна оставил сильнейшее впечатление». Рядом со своей фотографией в роскошном меховом манто («это на Каннском кинофестивале») прикрепила снимок, напечатанный в «Неделе»: Марина Алексеевна, с пленительной улыбкой, в окружении выдающихся мужчин – Николая Черкасова, Михаила Ромма и своего бывшего мужа, Ивана Пырьева. После расставания с Пырьевым (он влюбился в начинающую актрису Людмилу Марченко и ушел от жены) Ладынина больше не появлялась на экране. Несмотря на болезненный разрыв отношений, фактически сломавший ее судьбу, Ладынина все время мысленно возвращалась к Пырьеву. Во всяком случае, на стенах висело много фотографий, напоминавших о нем.

На кухне засвистел чайник. Хозяйка принесла варенье, печенье, яблоки. Завязалась беседа. Мы с Вульфом задавали вопросы, а Марина Алексеевна на них отвечала, причем иногда достаточно подробно. Я включил диктофон. Чтобы не смущать Ладынину (не знал, как она отреагирует), держал диктофон под столом, но он был включен на протяжении всего нашего разговора. Кстати, это был единственный раз в жизни, когда я действовал как папарацци! Вульф, видя мое смятение, подбадривал. Лишь перед самым уходом пришлось признаться, что все записывалось на пленку. Более того, я набрался наглости и спросил, можно ли сделать для «Недели» печатную версию услышанного. Марина Алексеевна была очень недовольна – все-таки общалась с нами не как с журналистами. Но неожиданно смягчилась: «Хорошо, попробуйте. Только обязательно покажите, что у вас получилось».