Книга россказней - страница 7

– И Тонька Лукина тоже умерла, – вновь донесся до меня тихий неугомонный старушечий голос.

– Давно ли?

– О прошлом годе расхворалась она сильно. На постели лежала, не вставая, почитай несколько месяцев. А как-то дочь ее Настасья готовить удумала. Поставила на плиту сковородку с маслом. А сама умчалась куда-то, стрекоза! Масло-то и вспыхнуло. От него изба и загорелась. Прибежала Настасья-то, а уж поздно – полыхает вовсю. Тонька-то и сгорела. От дома только головешки остались.

– Да, да, да, – несколько раз задумчиво прогудел голос ее собеседника. – Плохо это, плохо, плохо. Все умирают. Никого, почитай, с нашего года не осталось. Все в земле лежат. Скоро и нам туда.

Электричка остановилась на одном из полустанков, название которых вылетает из головы почти сразу же, как только состав тронется в путь. Все они похожи друг на друга, как снежинки за окном. Летом утопают эти полустанки в зелени, весной и осенью в грязи, а зимой в сугробах. И все же каждый раз, вглядываясь в незнакомое тебе селение, пытаешься вообразить: как и чем живут здесь люди, о чем мечтают и на что надеются. Сколько таких деревенек разбросано по всей матушке-России, не счесть…

Электричка, вновь дернувшись, покатила своей дорогой.

– А у вас сколько детей? – поинтересовался старичок. Видимо, перебрав всех своих знакомых, собеседники перешли на собственные персоны.

– Двое у меня. Оба закончили в Москве институт. Выучились на строителей атомных станций. Сейчас торгуют на базаре. Не нужна их специальность никому. Работают с утра до вечера. Хорошие у меня дети. Мне, когда только 25 лет было, я с машины упала. Все лицо себе разбила. Живого места на нем не было. Двадцать операций в больнице сделали. Кроили меня врачи, штопали. Страшная я тогда была – жуть. Старшенькому тогда пятый годик шел. Он меня в больнице с мужем моим навещал. Как увидел в первый раз – на шею бросился. Я встать-то не могу. Рожу отворачиваю, а он плачет: «Мамка, ты у меня все равно самая красивая»… Хорошие сыновья у меня, – повторила она и ненадолго замолчала. – Сейчас одна живу в Болотихе. Сыновья в городе. Да мне в деревне-то лучше. Огород, хозяйство есть. Дети иногда навещают, помогают деньгами. На пенсию-то не проживешь. Мужа Степана схоронила. Семь годков, почитай, как в земле лежит.

– Степан? – переспросил старичок. – Помню его хорошо. Хозяйственный мужик был. Да и вина мало пил. Сейчас-то люди все больше на водку налегают. А раньше-то как весело было. На вокзале гармонист играл, плясали все, веселились. Выпьешь рюмку красного, другую – и все. А сейчас… Я тут недавно в Павловск заезжал по делам. На рынке встретил Матвеевну. Она тебе родня вроде, – внезапно перескочил он с одного на другое.

– А то как же! Троюродная сестра. Так что мы с ней так вот… Ой, станция моя, чуть не проспала. Заговорилась. Будете в Болотихе – милости просим. Рада буду. Ну, ладно. Даст Бог, свидимся.

– Свидимся, свидимся, свидимся, – печально согласился старик. – Прощайте. – Он стащил с головы шапку, встал и поклонился в пояс. Старушка посеменила к выходу. Едва она вышла на улицу, двери с лязгом захлопнулись, и электричка поехала дальше. Дед помахал рукой, прощаясь с землячкой. Через несколько остановок сошел и он. Стало тихо. Никто не мешал спать.

– Елки-палки, елки-палки, – стучали колеса, убаюкивая путников. Снова потянуло в сон…

Внезапно мне почудилось, что я стою в последнем вагоне электрички перед дверью, ведущей на улицу. Я распахнул ее. В лицо ударил свежий ветер. Внизу, на рельсах, стояли недавние попутчики. Они пристально смотрели вслед уходящей электричке. Заметив меня, старики улыбнулись и помахали на прощание. Взявшись за руки, они повернулись и медленно побрели прочь.

Чай с медом

Евгений Иванович Матвеев распахнул скрипучие дверцы шкафа и пробежал взглядом по темным закоулкам полок, заваленных бумагами. За огромной стопкой потрепанных тетрадей и толстых папок он нашарил тщательно спрятанную банку со спиртом. Потревоженная неожиданным вторжением, емкость затрясла от гнева жидкостью. За недолгое путешествие от шкафа до стола она дважды чуть было не выскользнула из трясущихся рук сельского врача. Солнечные зайчики, отражаясь от зеркальной поверхности спирта, сновали по полутемному кабинету, на миг освещая убогую обстановку.