Книга воспоминаний - страница 20

Землячка доложила собранию то, что многие уже знали. Юрисов, живший в общежитии, устраивал в своей комнате так называемые «афинские ночи», участники которых, парни и девушки, раздевались догола. Узнав об этом, Землячка потребовала сообщить ей, когда состоится следующая встреча и, вместе с работниками контрольной комиссии, ворвалась в комнату, где и застала обнаженных студентов и студенток в соответствующих позах.

Землячка потребовала исключить Юрисова из партии. Его, конечно, исключили (и было за что!), но и Землячка не снискала симпатий. Ее вообще не любила молодежь: за сухость, черствость, крутой нрав. Во время собрания слышалось немало выкриков: «Старая ведьма!», «Старая дева!». Претило то, что секретарь райкома шарит по комнатам, подглядывая за личной жизнью студентов.

Секретарем ячейки был избран Бойко-Павлов, тоже бывший дальневосточный партизан. Впрочем, Юрисов, видимо, был все-таки восстановлен: впоследствии он занимал должность начальника Главтекстиля ВСНХ СССР.

Собрание это, как и вообще первые месяцы в Москве, произвело на меня тяжелое впечатление. Предыдущий период моей жизни, когда я стал коммунистом, — подготовка переворота в Нерчинске-Заводском, участие в партизанских отрядах Забайкалья, бои на Хабаровском фронте, подпольная работа во Владивостоке — все это было чисто, было проникнуто горячей верой в партию, в ее идеалы. Там меня окружали люди, готовые каждую минуту умереть за партию. И когда я ступил ногой на московскую землю, где находился штаб мировой революции, я был похож на христианина, пришедшего на святую землю.

А встретился я со многими, носившими звание члена партии, но по существу бюрократами, или равнодушными циниками, или, вот как на этом собрании, с морально разложившимися, как Юрисов и его компания, или с ханжами вроде Землячки, смаковавшей поступки Юрисова. А ведь имя Землячки я читал в истории партии!

Все это не могло не отложиться в моем сознании, не вызвать некоторое разочарование, не поколебать в какой-то степени мою веру в чистоту того движения, которому я посвятил свою жизнь.

Светлой точкой в моей памяти осталось собрание Замоскворецкого партийного актива, состоявшееся в колонном зале нашего института вскоре после моего поступления на учебу. Мне удалось присутствовать на этом собрании и впервые услышать доклад Л. Д. Троцкого. Услышать Ленина и Троцкого было моей давнишней мечтой.

Доклад Троцкого произвел на меня огромное впечатление, и еще большее сам Троцкий и устроенная ему встреча. Это была действительно овация, и длилась она не менее десяти минут. Председательствовавшая Землячка металась за столом, воздевала руки и кричала:

— Товарищи! Дадим мы, наконец, говорить товарищу Троцкому?

— Дадим! Дадим! — кричали ей в ответ собравшиеся и продолжали аплодировать.

Троцкий поднял руку, требуя внимания, но аплодисменты долго не стихали. Это было подлинно стихийное проявление чувств. Помню это и по себе. И по окончании доклада тоже долго гремела буря аплодисментов.

В конце ноября 1923 года началась внутрипартийная дискуссия. Положение в стране было сложное, республика вышла из войны в состоянии разрухи. Почти восемь лет сначала империалистической, потом гражданской войны обессилили, разорили и истощили рабочий класс и крестьянство. Материальная база была подорвана, восстанавливать крупную государственную промышленность, не имея опыта управления, было нелегко. Не хватало и кадров: значительная часть передовых рабочих, потомственных пролетариев во время гражданской войны ушли в красную армию. Многие из них погибли, другие выдвинулись на руководящую работу. На смену им пришла молодежь, преимущественно из деревни, без квалификации и без пролетарских традиций.

Крупная промышленность восстанавливалась туго, медленно. Более поворотливыми оказались в условиях НЭПа мелкая промышленность и розничная торговля, в массе своей находившаяся в руках частников — так называемых «нэпманов». Еще быстрее поднималось мелкое крестьянское хозяйство. Освобожденные от поборов и мобилизации, крестьяне жадно схватились за землю.