Книга юности - страница 8

стр.

Докладывал Степан Поздняков, мы с Толей Воскобойниковым только поддакивали. Рудаков отложил ложку и больше уже не возвращался к обеду. Он подробно расспросил Степана, где, в каком конце кладбища находится могила, заставил нарисовать план и крестиком отметить находку. Затем спросил:

— Вы прямо ко мне пришли? Никому не говорили по дороге?

— Нет, — ответил Степан. — Мы же понимаем.

— Молодцы! — сказал Рудаков и снял с гвоздика свой облупившийся кожаный картуз. — Молчите и дальше, это очень важное дело.

Он отпустил нас, а сам отправился в город.

— В ЧК пошел, — сказал Степан многозначительным голосом. Мы с Толей переглянулись. В ЧК пошел!.. Как бы и нас не потащили туда! У меня в груди возникло тоскливое ощущение, что я обязательно попаду в это страшное ЧК.

И попал в тот же вечер. Попал единственный из троих, по собственной глупости. Весь день мы просидели у нас во дворе, откуда было видно кладбище. Мы дожидались событий, возможно стрельбы. Однако ничего не происходило. В сумерках мои друзья пошли по домам, я остался один. Какой нечистый подтолкнул меня пойти в полутьме на кладбище, поглядеть на винтовки и патронные ящики! Но я пошел, отыскал могилу, заглянул под обвалившийся настил, увидел тускло блестевшие железные затылки винтовок. Сунул руку, ощупал затвор у одной. Увидел и патронные ящики — все было, как рассказывали Степан и Толя.

На обратном пути, почти уже у самого нашего двора, меня нагнал какой-то незнакомый человек, положил руку на мое плечо.

— Что вам надо? — спросил я, пытаясь стряхнуть его руку. Она лежала крепко и не стряхивалась.

— Фамилия? — сказал он.

— А вам на что? — ответил я. — Отпустите.

— Фамилия? — настойчиво повторил он с угрозой в голосе.

Я назвал себя, показал, где живу. Его рука оставалась на моем плече.

— Зачем ты ходил на кладбище? Что делал там? Я замялся: не мог же я так сразу открыть ему нашу тайну. Кто знает, откуда он, чей, с какой стороны?

— Пойдем, — сказал он, до боли сжал мою руку в запястье и повел меня за линию железной дороги мимо вокзала в город. У мостика в одном из переулков дожидалась коляска, мы сели и поехали. Он и в коляске держал меня за руку.

— Вы из ЧК? — спросил я. Он не ответил.

ЧК тогда помещалось на улице Карла Маркса.

Коляска мимо часового въехала во двор. Через минуты две мы очутились внутри здания, в большом просторном коридоре с одной-единственной дверью в конце, с двумя железнодорожного типа деревянными диванами перед нею. Здесь мой спутник поручил меня какому-то другому человеку, а сам вошел в дверь и плотно прикрыл ее за собою. Я успел приметить, что дверь была двойная, обитая изнутри войлоком и клеенкой.

Второй чекист, карауливший меня, был так же молчалив, как и первый. А я сидел и раздумывал о своей судьбе. Нельзя сказать, чтобы я особенно перепугался: за мною стоял Рудаков.

Первый чекист выглянул из двери и пальцем подал мне знак войти. Я вошел и увидел за большим письменным столом самого Пастухова, председателя Ферганской областной ЧК. Он посмотрел на меня внимательным, каким-то странно блестящим взглядом, только потом я сообразил, что его глаза раскалены бессонницей.

— Зачем вы ходили на кладбище? — спросил он. — Имейте в виду, у нас говорят только правду.

Мне скрывать было нечего, я рассказал ему чистую правду.

— Можете спросить Анатолия Воскобойникова и Степана Позднякова, — закончил я. — И самого Рудакова можете спросить.

— Так за каким же бесом ты поперся на кладбище? — сказал Пастухов, переходя на «ты». — Зачем?

— Посмотреть, — простодушно ответил я.

— Чего там смотреть! Винтовки и есть винтовки, разве не видел?

— Я не сообразил, что вы уже взяли кладбище под наблюдение.

— А что же мы здесь сидим, по-твоему, — чтобы мух ловить? Ведь ты мог сорвать нам операцию, и, возможно, сорвал уже. Вот тогда мы с тобой поговорим иначе. Поезжай за Рудаковым, — закончил Пастухов, обращаясь к моему чекисту.

Меня опять вывели в коридор, сдали под охрану. Через час привезли Рудакова. Я встал, увидев его, он ничего не сказал мне, только укоризненно покачал головой.

Вскоре меня вторично вызвали к Пастухову. В кабинете пахло рудаковским табаком — он сам выращивал его, мы, мальчишки, знали этот запах, потому что снабжались куревом от Рудакова, с его огорода, но без его ведома.