Книги Иакововы - страница 51

Входящий в комнату чужой человек обязан склонить голову, так что первое, бросающееся в глаза, это не его лицо, но его одежда. На нем грязноватый светлый плащ, которых в Польше мало кто видывал, на ногах у него – покрытые грязью белые чулки и сандалии. С плеча его свисает сумка из вышитой цветными нитками кожи. При виде его умолкают разговоры, только лишь когда поднимает он голову, и свет лампад вползает на его лицо, из комнаты слышен возглас:

- Нахман! Ведь это же наш Нахман!

Не для всех это ясно, так что шепчут:

- Какой еще Нахман, что за Нахман? Откуда? Раввин из Буска?

И его тут же ведут к Элише, где сидят старшие – равви Хирш из Лянцкоруни, равви Моше из Подгаец, великий каббалист, и Залман Добрушка из Проссниц, и там уже двери за ними закрываются.

Начинается зато движение среди женщин. Хая с помощницами готовит водку, горячий борщ и хлеб с гусиным смальцем. Ее младшая сестра приносит миску с водой, чтобы приезжий умылся. Только Хае разрешается входить к мужчинам. Сейчас она глядит на то, как Нахман тщательно моет руки. Она видит некрупного, худощавого мужчину, привыкшего горбиться, с мягким выра­жением лица, с краешками глаз, направленными вниз, словно бы вечно печальных. У него длинные, шелковистые каштановые волосы и блекло-рыжая борода. Вытянутое лицо еще молодо, хотя вокруг глаз уже устроилась сеточка морщин – Нахман постоян­но щурит глаза. Свет масляных ламп окрашивает его щеки желтым и оранжевым цветом. Уже садясь за стол, Нахман снимает сан­далии, совершенно несоответствующие этому времени года и подольской распутице. Хая всматривается в его крупные, костистые стопы в белых грязных чулках. Она думает о том, что стопы эти пришли из Салоник, Смирны и Стамбула, они до сих пор еще в македонской и валашской пыли, чтобы сюда могли добраться добрые известия. Или эти вести нехорошие? Что об этом думать, неизвестно.

Украдкой поглядывает она на отца, на Элишу Шора, что скажет он. Но тот отвернулся к стене и слегка покачивается впе­ред и назад. Новости, привезенные Нахманом, обладают таким весом, что старейшины согласно постановляют: Нахман обязан рассказать их всем.

Хая поглядывает на отца. Здесь не хватает матери, скончавшейся в прошлом году. Старый Шор хотел жениться, но Хая не позволила и никогда этого не позволит. Ей не хочется мачехи в доме. На коленях она держит дочурку. Закинула ногу за ногу, вроде бы это лошадка для малышки. Из-под гофрированных юбок видны красивые красные шнурованные башмаки до средины щиколотки. Их отполированные носки – ни остроконечные, ни округлые – привлекают взгляды.

В первую очередь Нахман вручает Шору письма от реб Мордке и от Изохара, которые Шор долго читает в молчании. Все ожидают, когда он закончит. Воздух становится гуще, словно бы набирая тяжести.

- И все вам говорит, что он – это он? – спрашивает у Нахмана после бесконечного долгого времени Элиша Шор.

Нахман подтверждает. От усталости и от выпитой водки у него шумит в голове. Он чувствует на себе взгляд Хаи: липкий и мокрый, можно бы сказать – словно собачий язык.

- Дайте ему отдохнуть, - говорит старый Шор. Он встает с места и дружески хлопает Нахмана по плечу.

Другие тоже подходят, чтобы коснуться плеча или спины прибывшего. Из этих прикосновений образуется круг, руки ло­жатся на плечах товарищей с одной и с другой стороны. На мгновение к ним нет доступа, и как будто бы что-то появляется в сре­дине, некое присутствие, нечто странное. Так стоят они, согнувшись вовнутрь круга, опустив головы, они почти что соприкасаются ними. Потом кто-то делает первый шаг назад, это Элиша, и все расходятся с весельем и румянцем на лицах; под конец кто-то дает Нахману высокие сапоги с голенищами из бараньей шкуры, чтобы он мог согреть ноги.

Рассказ Нахмана,

в котором впервые появляется Иаков

Шум и перешептывания постепенно стихают, Нахман выжидает долгое время, понимая, что сейчас собрал на себе все их внимание. Начинает он с глубокого вздоха, после которого наступает совершеннейшая тишина. Воздух, который он вдыхает и тут же выпускает из легких, явно не от мира сего – дыхание Нахмана подходит словно тесто на халу, золотистое, оно начинает пахнуть миндалем, переливается в теплом южном солнце, неся с собой запах широко разлившейся реки – потому что это воздух из Нико­поля, валашского города в далеком краю, а река – это Дунай, на берегу которого Никополь и расположен. Дунай настолько широк, что иногда, в туманные дни, другого берега вообще не видно. Над городом высится крепость с двадцатью шестью башнями и двумя воротами. В замке стражу держит гарнизон, а комендант проживает над тюрьмой, в которой держат должников и воров. Ночью стражники бьют в бубен и кричат: "