Книги моей судьбы: воспоминания ровесницы ХХ в. - страница 40

Как будто все пошло на лад. Мы старались быстро, в меру своих сил, откликаться на те конкретные задачи, которые выдвигала жизнь, но так просто работать нам, конечно, не давали. Вспоминаю, как в 1923 году поступила на нас жалоба, что Библиотека, мол, обслуживает французскими и немецкими романами "московских салопниц" и "нафталинных барынь". Руководящие работники Главнауки только посмеялись, сказав: "Пусть лучше эти "салопницы" читают французские романы, чем перемывают косточки советской власти на коммунальных кухнях…"

Одновременно с комиссиями, которые приходили, чтобы "закрыть, прикрыть, присоединить", были комиссии, которые помогли Библиотеке. Так, в апреле 1923 года пришла для проверки работы Библиотеки комиссия Московского комитета рабоче-крестьянской инспекции (МК РКИ). В то время МК РКИ была "грозой" московских учреждений, ничего хорошего от нее не ждали. Но нам эта комиссия добавила несколько штатных единиц. Это было небывалое событие. Когда я пришла в библиотечный отдел Главнауки и сказала, что у нас теперь по штату должно быть 13 единиц вместо 5, мне просто не поверили, но вскоре пришел официальный документ, подтверждающий новое штатное расписание.

Тогда, в первые годы советской эпохи, новая власть поддерживала людей, стремившихся принести пользу государству, вне зависимости от их партийности. Позже появились партийцы, которые считали, что Библиотека, распространяющая иностранную литературу, вредна и, во всяком случае, во главе такой Библиотеки не может стоять беспартийная, пусть она и создала ее. Руководитель советского учреждения не мог не быть членом партии. Но до 1932 года о моем вступлении в ВКП(б) не могло быть и речи. А с 1932 по 1938 год прием в ряды партии был вообще приостановлен. В 1938 году я стала кандидатом в партию, а в 1939 году членом ВКП(б).

В июле-августе 1922 года я провела свой первый отпуск у родственников на Украине: в Киеве у тети Ольги Яковлевны Москаленко, в Одессе у дяди Якова Яковлевича Кноте. Видела и Сережу Королева, он стал уже юношей. Снова встретилась с Василием Николаевичем и влюбилась. Вернувшись в Москву, жила мыслями о Василии Николаевиче и ожиданием от него писем. Увы, очень редких!

К сожалению, не сохранились мои письма к Василию Николаевичу того времени. Но сохранились некоторые его письма ко мне.

Вот отрывок из его письма, посланного сразу после моего отъезда в Москву:

Киев, 13.IX.1922 г.

Прошло уже несколько дней, как Вы уехали, но мыслями я по-прежнему с Вами. Думать о Вас, вспоминать день за днем все наши встречи — это большая отрада. Три недели трепетной радости, тысячи новых переживаний, целый рой новых мыслей, мечтаний, надежд — надежд на что-то новое, хорошее, мечтаний о счастье, о светлом счастье…

Разве можно забыть это, разве можно об этом не думать?!

Но три недели промчались, как три дня, а счастья нет. Оно было близко. Я его почти осязал. Но мое хождение вокруг да около него, а взять его, схватить, привлечь к себе не отважились. И такое возможное, такое большое, оно невольно разменялось <…>

Целую. Ваш В.

Но до счастья еще было далеко. В разлуке со мной Василий Николаевич начинал сомневаться в своем чувстве, сказывалась разница в возрасте и его природная деликатность. Моя пылкость настораживала и пугала его. Я же страдала и мучилась оттого, что не могу быть рядом с любимым человеком, не могу доказать ему, что мы должны быть вместе.

В Библиотеке продолжалась борьба за существование. Работы было много. Искали новые фонды и новые методы работы. Поставили две основные задачи: необходимо было создать фонд актуальной и наиболее ценной литературы на иностранных языках и сплотить вокруг Библиотеки постоянное ядро читателей.

Для пополнения книжных фондов изыскивались все возможности приобретения иностранной литературы, как имеющейся в стране, так и выходящей за рубежом. В Москве тогда было много революционеров-реэмигрантов. Они знали иностранные языки и были очень заинтересованы в современных иностранных газетах и журналах, особенно коммунистических. Их получали только в Коминтерне, для некоминтерновского читателя они были недоступны. В библиотеках их не было. Помогло мое знакомство с Кларой Цеткин, одной из руководителей Коминтерна. Я поехала к ней, рассказала о Библиотеке, о том, как нашим читателям нужна текущая зарубежная периодика, намеренно подчеркнула, что библиотека находится рядом с общежитием Коминтерна, что и коминтерновским работникам тоже нужны иностранные газеты и журналы, и попросила помочь. Зная, что Клара Цеткин лично получает зарубежную прессу, я спросила, не могла бы она передавать нашей Библиотеке прочитанную ею периодику. Она с радостью согласилась. "Приходите ко мне в комнату, девочка, не стесняйтесь, если буду спать или дремать, — сказала Клара Цеткин, — берите газеты и журналы, но только с левой стороны кресла, те, что уже прочитаны; с правой же стороны пока не трогайте — эти газеты мною не просмотрены, журналы не прочитаны, а в них вся моя жизнь. Значит, если я сплю, отдыхаю, вы можете войти потихонечку и забрать все с левой стороны". Я была очень рада, так как нас обвиняли в том, что в библиотеке есть только старые романы и обслуживаем мы старых московских салопниц.