Книжица наших забав - страница 22

Dial. IV. 55).

В одном женском монастыре жила девица по имени Беатриса, прекрасная видом, благочестивая душою, усерднейшая в поклонении Богородице. Назначенная ризничей, она ревностно отправляла свою должность. Некий клирик увидел ее, влюбился и начал искать ее любезности. Она гнушалась его речами, внушенными сладострастием, а он тем настойчивей ее осаждал, и наконец древний враг так воспламенил ее сердце, что она не могла более этого сносить. Приступив к алтарю блаженной Девы, она сказала: «Владычица, я служила Тебе как могла благоговейно, а ныне отдаю Тебе Твои ключи, не в силах дольше терпеть искушения плоти». И, положив ключи на алтарь, тайком ушла вслед за возлюбленным. Он совратил ее и через несколько дней оставил. Не имея жилья и стыдясь вернуться в монастырь, она сделалась блудницей. 15 лет провела она за этим промыслом и однажды пришла к вратам монастыря. «Знаешь ли, — спросила она у привратника, — Беатрису? когда-то она была здесь ризничей». — «Как не знать, — отвечает тот, — честная и святая жена; сыздетства и доныне обретается в этой обители беспорочно». Не разумея, что такое он ей сказал, Беатриса хотела уйти прочь, но тут Матерь милосердия, явившись ей, молвила так: «Пятнадцать лет, пока тебя не было, Я исполняла твою должность; ныне возвращайся на свое место и твори покаяние, ибо никто отсутствия твоего не заметил» (Caes. Dial. VII. 34).

Однажды в воскресенье славный король Олаф, впоследствии мученик, подобрал с земли прутик и строгал его ножиком. В Норвегии на это смотрят строго. Один из окружавших его людей, видя, что король строгает в воскресенье, и не осмеливаясь сказать прямо, промолвил: «А завтра еще один праздник». Тут король опомнился, устыдился и, собрав стружки, протянул руку в огонь. Стружки сгорели, а рука осталась невредима (Herb. Clar. De mir. III. 38).

Были два друга. Когда одному пришла пора умирать, второй заклял его вернуться с того света и рассказать, каково ему там приходится. Тот выполняет клятву: однажды ночью возвращается черною тенью и сообщает, что он в аду, потому что хоть и исповедался и причастился свв. даров перед смертью, но против желания. Его жестокосердый товарищ допытывается, видал ли он на том свете Вергилия. «Да вот как тебя, — отвечает ему покойник, — мы с ним вместе мучимся: он за свои басни, а я — за то, что любил их больше всего на свете». Товарищ, ухватившись за такое удачное обстоятельство (бывают люди нечуткие), велит спросить у Вергилия, что он имел в виду в таких-то двух стихах, и вернуться с ответом. Покойник соглашается, но перед уходом, чтобы дать живому отведать своих тягот, пальцем наносит ему на лоб капельку своего пота. Через несколько дней он приходит вновь, чтобы передать, что Вергилий сказал ему: «Дурак ты, и вопросы у тебя дурацкие» (stultus es et stulta quaestio tua), но спрашивавшему это уже не очень важно: от одной капли адского пота, проникшей в его состав, как раскаленное железо в масло, он мучится ежеминутной мукой, извел все деньги на врачей и остается неизлеченным. Потом, конечно, он исцелился святой водой и отрекся от мирских забав, а мораль такая, что чтение и комментирование Вергилия никого еще до добра не доводило (Leclercq 1958)[46].

Один человек вступил в цистерцианский монастырь. Его братья, узнав об этом, пришли в обитель, нашли новиция, уговаривали его вернуться, представляя ему суровость монашеского правила, надобность уладить мирские дела — и успели в своем намерении: забрали его из обители, обещав, что он вернется. Аббат сказал им: «Ныне вы исторгли брата вашего из рая и водворили в преисподней». Он вернулся в мир и принялся не столько исполнять свою должность, сколько утолять порочность. Через несколько лет разбила его болезнь, перешедшая в безумие; увещевали его исповедаться и причаститься, но он слов не понимал, а только звал, громко крича, женщин, с которыми грешил в прежние времена. Раскромсав щенков, теплым мясом обкладывали ему голову, но и это не помогло (Caes. Dial. I. 14).