Книжица наших забав - страница 29

cogn. 9).

Путешествуя в Иерусалим[58], Ричард, король Англии, попал на море в сильную бурю. Видя, как и все его спутники, подступающую гибель, он непрестанно повторял: «Скоро ли час, когда серые монахи поднимаются воздать хвалу Богу? Столько добра я им сделал, что не сомневаюсь: едва они начнут за меня молить, Господь на нас призрит». Около восьмого часа ночи[59], в час утрени, Господь повелел ветрам и волнам, и стало тихо, и все дивились внезапной перемене моря (Caes. Dial. X. 46).

Когда блаженный Бернард отправился с папским легатом и другими епископами в тулузские края для посрамления манихейской ереси[60], для дальнего путешествия братия справила ему коня лучше обычного. Глава еретиков при приближении Бернарда бежал и укрылся, не дерзая противостать его мудрости, Бернарда же Бог прославил в очах народа, дав ему ежедневно творить знаменья и чудеса. Однажды, когда блаженный муж, окруженный несметной толпой, поучал людей блюсти католическую веру и беречься ереси, был среди народа один еретик, искавший помрачить славу Бернарда. Когда тот, кончив поучение, сел на коня и думал уже ехать, помянутый еретик, подняв, как змея, голову на человека Божия, крикнул: «Господин аббат, знайте, что конь нашего наставника, коего вы почитаете таким негодяем, не такой крутошеий[61] да раздобревший, как этот ваш». Бернард без смущения отвечал: «Подлинно так, друг; вспомни, однако, что это животное, за которое ты на меня нападаешь, — несмысленная скотина, из тех, коих природа сделала согбенными и покорными чреву[62]. В том, что мой конь ест, как ему охота, и тучнеет, нет никакой несправедливости, нас же с твоим наставником на Божьем суде будут судить не по шеям наших коней, а по нашим собственным. Не хочешь ли взглянуть на мою: коли она толще шеи твоего наставника, твои укоризны будут справедливы». С сими словами он откинул капюшон, обнажив голову и плечи, и сделалась видна шея его, длинная и худая, подобная лебединой. Видя это, все возрадовались великою радостью, благословляя Господа, яко заградишася уста глаголющих неправедная (Herb. Clar. De mir. II. 16).

Лупольд, епископ Вормсский, лишь по названию был епископ, а по делам своим — тиран отъявленный. Не было в нем ни благочестия, ни милосердия ни на грош, одна суетность мирская. Брат его родной однажды говорит с присущей ему прямотой: господин епископ, ваш пример — большой соблазн мирянам. Пока вы не были епископом, вы хоть немного, да боялись Бога, а теперь — хоть святых выноси в специальную комнатку.

На это епископ рассказывает ему притчу. Были два соседа, один глядел, как другой грешит, и грешил тем же манером. Умирают они, встречаются в аду, и один другому в муках говорит: горе тебе, твой пример ввел меня в грех и сюда опрокинул. «Соседушка, — говорит тот, — если тебе больше нравится мое место, давай поменяемся».

— Так вот, братец, — заключает епископ, — когда мы с вами придем в ад, если вам мое место покажется почетней, взойдите на него, а я займу ваше.

— Скверное это утешение, — отзывается брат (Caes. Dial. II. 9).

Бертольд V, герцог Церингенский, обирая и знатных, и незнатных, скопил огромные богатства; детей у него не было; при смерти он велел друзьям, чтобы все его золото сплавили в один ком. Друзья спросили, зачем. «Я знаю, — сказал он, — что мои родичи, радуясь моей смерти, разделят мои сокровища. Если же сплавить все вместе, они друг друга перебьют» (Caes. Dial. XII. 13).

Один сеньор, сосед цистерцианской обители, неизменно выказывал ей враждебность и притеснял ее как мог. Однажды он похитил большую часть монастырского скота. Опечаленные монахи принялись совещаться, кому идти в замок упрашивать господина; аббат отказался, другие тоже; решили отправить одного монаха, простого старика. Его призывают в совет, рассказывают, что надобно; он соглашается пойти, а перед уходом спрашивает: «Коли будут отдавать только часть, принимать или нет?» Аббат ему: «Прими все, что будут давать, во имя Господне; лучше что-то, чем ничего». Он идет в замок, возвещает причину своего прихода; господин, потешаясь над ним, велит обождать решения до конца трапезы и сажает его за стол отобедать. Подают мясо; монах ест; господин смотрит. По окончании трапезы господин спрашивает: «Скажи, у вас в обители едят мясо?» — «Нет, никогда». — «А когда вы из нее выходите?» — «Тоже». — «Так почему ж ты ел?» — «Аббат, посылая меня, — говорит монах, — велел брать все, что отдадут из нашего скота, и ни от чего не отказываться; а как я уразумел, что это мясо — от нашей скотины и что мне тут не дадут ничего, кроме того, что можно унести на зубах, то я и ел из послушания и чтоб не уйти пусту». Слыша это, господин говорит: «Обожди, я посоветуюсь с женой». Идет к ней, пересказывает все случившееся и прибавляет: «Боюсь, близко мне отмщение Божие, коли мужа такого простодушия и такой праведности я выпровожу с отказом». Жена с ним соглашается. Господин идет к монаху и говорит: «Ради твоей добродетели я верну вашему монастырю всю скотину, сколько ее осталось, все былые убытки возмещу и наперед вас не потревожу». Старик, всячески его благодаря, отбыл в радости домой и принес аббату и братии нежданную весть. С той поры они жили в мире