Книжные дети - страница 9

стр.

Не знаю, как долго мы сможем поддерживать заданный темп. Бесконечные сражения каждый день, без перерывов и выходных выматывают неимоверно. Усталость, не физическая, нет! — моральная, проникает в каждую клеточку твоего тела. Эмоции блекнут, с каждым днем радоваться чему-либо становится все труднее, а твоя реакция и скорость мышления замедляются, ты чаще совершаешь ошибки и, если вовремя не устроить себе отпуск, неизбежно погибнешь, не успев среагировать на изменение обстановки.

Думаю, после этого адски трудного донжона многие из тех ребят, что пойдут сегодня в бой, отправятся на нижние уровни ловить рыбу, шляться по кабакам и расслабляться всеми доступными здесь способами, а кое-кто и вовсе уйдет на покой. Я не мог их винить, — в конце концов я и сам был близок к этому после распада собственной любовно выращенной и тщательной оберегаемой партии.

Я рассеяно скользил взглядом по лицам, изредка кивая или улыбаясь хорошим знакомым, без особого труда вычленяя их из того хаоса, что творился вокруг. Игроки, изначально пришедшие сюда кучками по шесть человек, сейчас перемешались, будто ингредиенты солянки. У каждого нашлись друзья и знакомые в других партиях и общие темы для разговора. То и дело слышались взрыва смеха, споры на повышенных тонах, а кое-где — даже гул рассекаемого клинками воздуха и хлопки звуковых эффектов, — кто-то хвастался недавно открытыми навыками. Впрочем, во всем этом бедламе без труда угадывалась некая наигранность и фальшь. Все собравшиеся здесь бойцы задним радаром чуяли, что этот босс будет чем-то особенным, невообразимым. Чем-то, с чем мы еще не сталкивались, и это не могло не сказаться на настроении.

Ко мне никто не подходил, — все знали, что я не люблю всю эту болтовню перед боем. Я сидел в отдалении от основной массы игроков, прислонившись к стене и поглаживая лежавшего на коленях «Гвардейца», моего любимого полуторника, и пытался вызвать в себе состояние безграничного спокойствия и уверенности. Забыл, как это правильно называется у мастеров боя на той стороне, поэтому обхожусь простым словом: «Транс».

Получалось плохо.

Рядом со мной сидела Кана и в сотый раз правила клинок, проводя по нему точильным камнем, исправляя видимые только ей дефекты. Мы, как обычно, молчали — островок спокойствия и тишины в этой хаотично перемещающейся и мерно гудящей толпе людей.

— Помнишь нашу первую встречу? — внезапно спросила она, не поднимая глаз от меча.

Я замер, боясь спугнуть мгновение и лихорадочно подыскивая правильные слова. В голове вертелись только всякие глупости вроде: «Да, я спас тогда твою задницу» и все в таком духе. Поэтому я ответил коротко:

— Конечно.

Вообще, если подумать, это первый раз, когда она сама заговорила со мной.

— Ты тогда сказал мне: «Я твердо намерен дожить до конца», — ровный голос, ни следа эмоций, но это должно было быть для нее безумно важно, раз она говорит об этом. — Ты… действительно в это веришь?

Может быть, в этом причина ее отчаянной смелости? В этой мысли, что хотя бы раз посещала каждого жителя Айнкрада, в трех простых и страшных словах, способных лишить силы воли любого: «Мы все умрем»? В уверенности, что рано или поздно каждый разлетится на полигоны? Какая разница в таком случае, раньше или позже?

— Нет, — спокойно ответил я и заметил, как моя железная напарница вздрогнула. — Я это ЗНАЮ. Эту игру можно пройти и я доберусь до вершины. Вместе с тобой.

— Откуда у тебя такая уверенность? — она наконец вскинула голову и посмотрела на меня и я едва не забыл о предмете разговора, утонув в этих лихорадочно блестящих желтых глазах. ЖИВЫХ глазах, принадлежащих живому человеку, а вовсе не равнодушному роботу. — Как ты можешь быть так уверен?

На мгновение меня охватило острое желание сказать ей правду. Я даже открыл рот чтобы совершить самую большую в моей жизни глупость (после приобретения нейрошлема, естественно), но вовремя успел заметить внимательные взгляды окружающих нас игроков, которым тоже явно хотелось знать причину такой уверенности.

Придвинувшись поближе, я наклонился к ее уху так, что мои губы практически касались его и прошептал так тихо, как только мог: